Новая стратегия США в отношении России и Китая

Масштабный пересмотр внешнеполитических стратегий США при Дональде Трампе неожиданно вдохнул новую жизнь в концепцию, обсуждавшуюся еще на исходе первого – в начале второго срока Б. Обамы. Речь идет о возвращении к стратегии Ричарда Никсона и Генри Киссинджера в отношении Китая, которая в начале 1970-х годов привела к возникновению Чимерики (China + America), созданию неформального, но влиятельного геополитического альянса между Вашингтоном и Пекином, ограничивающего влияние СССР на Ближнем Востоке и в Африке, и, в конце концов, к ослаблению Москвы и ее проигрышу в Холодной войне.

Именно тогда Генри Киссинджер выдвинул тезис, согласно которому США должны были поддерживать более тесные отношения с Россией и Китаем, чем эти страны поддерживают друг с другом. «Чтобы быть эффективной, — писал Киссинджер в первом томе своих мемуаров «Годы в Белом доме», — дипломатия треугольника должна полагаться на естественные стимулы и склонности игроков». Во втором томе он развил эту мысль: среди трех вершин треугольника «Вашингтон – Москва – Пекин» в лучшем положении находится та, которая ближе к двум остальным, нежели те друг к другу.

Челночная дипломатия Киссинджера и стратегическое мышление Никсона принесли свои плоды: США пошли на серьезнейшие уступки коммунистическому Китаю. В Шанхайском коммюнике, выпущенном в феврале 1972 г. по итогам визита Никсона в КНР, США согласились признать «что все китайцы по обе стороны Тайваньского пролива утверждают что существует лишь один Китай, и Тайвань является частью Китая» и что они не будут ставить эту позицию под сомнение. США обязались вывести с Тайваня свои войска и военные объекты.

Более того, Никсон на переговорах с Мао Цзэ Дуном и Чжоу Энлаем заявил, что его страна не поддерживает независимость Тайваня. Несмотря на то, что сам Никсон не торопился выполнять все обещания, которые он дал китайским лидерам (договор о защите Тайваня был денонсирован только Джимми Картером, который заодно признал КНР в качестве единственного законного выразителя интересов китайского народа), значение Шанхайского коммюнике сложно переоценить. Пожалуй, ближайшим аналогом могло бы стать соглашение между нынешними Россией и США, по которому Вашингтон признавал бы Крым неотъемлемой частью РФ и соглашался на признание независимости Донбасса.

Однако, несмотря на всю важность сделанных уступок (за которые Никсон подвергался жесткой критике со стороны консервативных кругов в Конгрессе), выигрыш, полученный США, оказался неизмеримо больше – во всяком случае, в краткосрочной перспективе. Оказавшись перед лицом «странного союза» империалистической сверхдержавы и агрессивного коммунистического соседа, СССР был вынужден вступить на ту дорожку, к которой его искусно подталкивали западные стратеги: на путь разрядки.

В 2015 г. редактор журнала The National Interest Джейкоб Хейлбрунн спросил Киссинджера: «В конце концов, политика разрядки сыграла ключевую роль в победе над СССР, не правда ли?» Киссинджер не стал отпираться: «Я думаю, что это так. Мы рассматривали разрядку в качестве стратегии развития конфликта с СССР».

О том, что разрядка была прямым следствием потепления в отношениях США и Китая, говорит, помимо всего прочего, тот факт, что после визита Никсона в Пекин он был необычайно радушно принят в Москве, где, конечно же, понимали, какую опасность для СССР несет неожиданно сложившийся альянс между американскими империалистами и китайскими радикальными коммунистами. Растроганный подарком Никсона (знавшего страсть советского вождя к автомобилям и презентовавшего генсеку «Линкольн-континентал»), Брежнев нанес ответный визит в США, где, по воспоминаниям сенатора Фулбрайта, произнес на обеде с американскими парламентариями фразу: «Холодная война, о которой мы беспокоились, закончилась».

Разрядка 1970-х, при всей ее несомненной позитивной повестки (любой мир лучше ссоры) была роковым стратегическим просчетом со стороны Кремля, поскольку началась в тот момент, когда США проигрывали соревнование с «коммунистическим блоком» по всем фронтам – начиная с Вьетнама и кончая Латинской Америкой. Убаюкав кремлевских старцев речами о разрядке, Америка выиграла так необходимую ей передышку и, сконцентрировав силы, атаковала СССР в первый срок Рейгана сразу на нескольких фронтах (СОИ, нефтяной сговор с Саудовской Аравией, «Солидарность» в Польше и т.д.).

Отдавая должное харизме и энергии Рональда Рейгана, сумевшего справиться с самым опасным противником США, нельзя забывать о том, что его победа стала возможной лишь благодаря союзу Вашингтона и Пекина, заключенного Киссинджером и Никсоном за десять лет до этого. Однако спустя еще три десятилетия Чимерика, как эффективный экономико-политический союз, вступила в полосу серьезного кризиса – не в последнюю очередь, из-за непродуманной и ошибочной политики, которую проводили в отношении Китая Барак Обама и его первый госсекретарь Хиллари Клинтон. Тогда-то вопрос отношений в треугольнике Вашингтон-Пекин-Москва вновь обрел актуальность.

Тень Горбачева над Вашингтоном

В известном неоконсервативном интернет-издании The Daily Beast в конце июля появилась любопытная статья, раскрывающая детали новой стратегии в отношении России и Китая. Статья, над которой трудились целых четверо журналистов «Ежедневного зверя», озаглавлена «Генри Киссинджер подталкивает Трампа работать с Россией, чтобы изолировать Китай» (в оригинале – «to box in», что допускает целый спектр смыслов; наиболее близким к мысли авторов является, вероятно, «лишить Китай возможности маневра»). Еще более любопытно, что статья эта опубликована под редакторским подзаголовком «Повернуть время вспять»

Авторы статьи утверждают, что во время так называемого «переходного периода» (между победой на выборах 8 ноября и инаугурацией 20 января) Генри Киссинджер, сохраняющий свое влияние и связи в высших кругах вашингтонского истеблишмента, провел «серию частных встреч» с избранным президентом Трампом. В ходе этих тайных свиданий, о которых Daily Beast рассказали пять источников в Белом доме, имевших касательство к делу, Киссинджер «выставил на продажу» свою новую стратегию в отношении России и Китая, которая является, по сути, перевертышем его стратегии 1972 г.

В статье не приводятся детали, говорится лишь, что «потенциально эта стратегия будет использовать более тесные отношения с Россией, наряду с другими странами региона, чтобы сдержать растущую силу и влияние Китая».

Если верить авторам статьи, Киссинджер также посвятил в эту стратегию Джареда Кушнера, зятя президента и главного советника Белого дома, в чью компетенцию входили вопросы внешней политики. Кроме того, источники в администрации президента и на Капитолийском холме подтвердили Daily Beast, что предложение Киссинджера получило своих сторонников не только среди официальных лиц Госдепартамента, Пентагона и Совета национальной безопасности, но и среди главных советников Трампа (имена не названы, но можно предположить, что среди этих главных советников был Стивен Бэннон). Многие соглашались с тем, что идея использовать более тесные отношения с Москвой для сдерживания Пекина может сработать – как сработала полвека назад идея сдержать СССР путем сближения с Китаем. Однако видели и препятствие – глубокое уважение, которое хозяин Белого дома испытывал к президенту России Владимиру Путину.

Неоконсервативный портал Daily Beast не стал объяснять, что препятствием, на самом деле, было не столько отношение Трампа к Путину, сколько агрессивно-истерическая реакция американских СМИ и истеблишмента на это отношение. Это выглядит парадоксом, но только на первый взгляд. Ведь и Обама пытался запустить «перезагрузку» отношений с Россией, и тоже после того, как не получилось уговорить Пекин на схему G-2, где КНР отводилась роль младшего партнера Америки. И тогда сама по себе идея сближения Вашингтона и Москвы не вызывала у политической элиты США никакой идиосинкразии – поскольку рассматривалась как чисто инструментальный шаг, спокойно уживавшийся с обычной для американского истеблишмента русофобией.

Однако в случае с Трампом, явно симпатизировавшим России и ее лидеру, дело обстояло совсем иначе. Политика сближения с Москвой, которую мог бы проводить Трамп, выходила за рамки чисто прагматической стратегии. Приблизительной аналогией может стать поведение М.С. Горбачева, который был совершенно очарован Западом и сразу же психологически согласился играть роль ведомого, младшего партнера – к некоторому удивлению Джорджа Буша-старшего.

Представляется, что именно такого развития событий и боятся в Вашингтоне: если вынести за скобки пропагандистскую шумиху вокруг «русского вмешательства в выборы», главным страхом, объединяющим «империалистические фланги обеих партий» (термин Рона Пола), останется страх перед превращением Трампа в своего рода американского Горбачева, готового пойти на драматические уступки «русскому медведю» в обмен на обещание вместе сдерживать Китай.

Конечно, всерьез сравнивать Горбачева периода 1987–1990 гг. и Трампа сложно: американская политическая система оставляет мало лазеек для «волюнтаризма» и независимого от других ветвей власти (включая четвертую) политического курса лидера страны. Если Горбачеву для сдачи позиций СССР нужно было всего лишь преодолеть оппозицию консерваторов в Политбюро, то Трамп связан по рукам и ногам Конгрессом, СМИ, «взрослыми» в собственной администрации, расследованием Мюллера и т.д.

Однако даже крайне ограниченное пространство для маневра оставляет возможность президенту США пойти на определенные уступки в отношениях с Россией – в первую очередь, в тех сферах, которые скрыты от зоркого взгляда СМИ и с трудом поддаются верификации Конгрессом. Речь идет о «секретных договорах», заключаемых на самом высоком уровне, и касающихся наиболее чувствительных вопросов двусторонних отношений.

Именно таких тайных договоренностей Трампа и Путина больше всего боятся в Вашингтоне: отсюда призывы допросить переводчицу американского президента и членов американской делегации в Хельсинки, а также недавняя история с письмом главы Генштаба ВС РФ Валерия Герасимова председателю Комитета начальников штабов США Джозефу Данфорду, направленному по конфиденциальному каналу, но тут же «слитому» в СМИ (агентство Reuters) кем-то из борцов с «российским вмешательством» [1].

Глубокое уважение, которое Трамп питает к российскому лидеру, было источником «непрекращающейся головной боли» для тех людей в Вашингтоне, которые сочувственно относились к стратегии, предложенной Генри Киссинджером, пишет Daily Beast. Можно предположить, что именно «токсичность» российской темы и стала непреодолимым препятствием на пути принятия этой стратегии в качестве нового внешнеполитического курса США в первый год президентства Трампа.

Однако после того, как Трамп весной 2018 г. сменил ключевые фигуры в своей администрации, отвечавшие за внешнюю политику и национальную безопасность (Тиллерсона на Помпео, Макмастера на Болтона), он счел возможным вернуться к идеям Генри Киссинджера. Переломным моментом, по-видимому, стала сингапурская встреча Трампа и Ким Чен Ына, которая, как полагают некоторые американские эксперты – например, директор оборонных исследований Центра Национальных интересов (основанного, кстати, Ричардом Никсоном) Гарри Казианис – была направлена прежде всего против Китая.

16 июля 2018 г. на страницах влиятельного американского журнала American Conservative появилась статья Казианиса «Грядущий российско-американский альянс против Китая». Начинается она с замечательной фразы: «В то время, как прогрессивные левые за каждым углом видят затаившегося русского шпиона, существует весьма реальная возможность, что Вашингтон и Москва вступят в тайный сговор по очень важной причине – и скоро».

Этой важной причиной, по мнению Казианиса, является растущий и постоянно усиливающийся Китай – сила, которая «стремится опрокинуть международную систему и может заставить самых заклятых врагов объединиться и как можно скорее».

Китай как новая Империя Зла

В цитировавшемся уже интервью Киссенджера Хейлбрунну Китаю посвящено немало интересных пассажей. Хейлбрунн напомнил Киссенджеру, что незадолго перед смертью Ричард Никсон признался Уильяму Сафиру, что налаживание отношений с Китаем было необходимо, но при этом Америка, возможно, «создала своеобразного Франкенштейна». Если не принимать во внимание, что Виктором Франкенштейном в книге Мэри Шелли звали как раз создателя чудовища (вполне безымянного), то образ, использованный Никсоном, надо признать весьма выпуклым.

И вот что отвечает интервьюеру истинный «Виктор Франкенштейн» нашего времени, т.е. Генри Киссинджер: «Страну, которая доминировала в своем регионе три тысячи лет, нельзя не считать самостоятельным фактором. В противном случае пришлось бы навсегда оставить Китай “младшим братом” СССР, и таким образом позволить СССР (который уже являлся мощной ядерной державой) доминировать в Евразии при попустительстве США. Но Китай неизбежно является фундаментальным вызовом для американской стратегии».

Иными словами: нельзя было допустить доминирования в Евразии СССР, поэтому пришлось пойти на риск и создать «чудовище». Сейчас, когда «чудовище» выросло, необходимо точно так же не допустить его доминирования в Евразии в союзе с Россией, поэтому китайская проблема требует немедленного решения.

Еще одна крайне любопытная аналогия (опять-таки предложенная Хейлбрунном) – Китай как «реинкарнация Германской империи времен Вильгельма». То есть державы, которая, опираясь на мощный и быстрый экономический рост, стремится к внешней экспансии, расширению жизненного пространства, Lebensraum. И тут Киссинджер вновь соглашается со своим собеседником: «Мне кажется, что их базовая позиция – стремление к доминированию. Но это может породить последствия глобального масштаба. Следовательно, проблема Китая должна решаться гораздо более деликатно, нежели проблема с СССР».

Важно понимать, что это не позиция одиночки. Упоминавшийся выше Гарри Казианис считает, что, «если нынешние прогнозы верны, экономика Китая однажды обгонит экономики России и США, вместе взятые. А поскольку экономическая мощь неизбежно трансформируется в мощь военную, исход такого развития событий вполне предсказуем».

По мнению Казианиса, опасность, грозящая сегодня Вашингтону со стороны Пекина, гораздо больше, чем со стороны Москвы, так как Китай «стремится полностью изменить существующую международную систему в свою пользу». Кризис Чимерики – процветающего партнерства в экономических и финансовых сферах все больше обнажает проблемные и болезненные зоны американо-китайских отношений. Аргументация Казианиса в данном случае почти дословно повторяет Трампа: кража Китаем американской интеллектуальной собственности, громадный торговый дефицит, лишающий Америку множества рабочих мест, а также кража «вероятно, триллионов» долларов и военных секретов превращает Пекин в смертельного врага Вашингтона.

Растущая мощь Китая уже непосредственно угрожает американской талассократии. «От
Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей до Тайваня, обладание которыми дает возможность контролировать морские пути и проливы в Азии, эти две державы, по всей видимости, готовы вступить в борьбу друг с другом за то, кто будет контролировать не только Азию, но и весь Индо-Тихоокеанский регион», — пишет Казианис.

Действительно, искусственные острова, которые Китай строит в Южно-Китайском море, потенциально способны серьезнейшим образом ограничить свободу судоходства в этом районе, в первую очередь, для американского военного флота (особенно в том случае, если Китаю удастся добиться применения к искусственным островам нормы международного морского права, гласящего, что акватория государства должна представлять собой двухсотмильную зону, отсчитываемую от крайней сухопутной точки, принадлежащей этому государству). Возникающие в этой связи геополитические разногласия и споры между США и КНР могут в любой момент привести к эскалации напряженности и, возможно, перерасти в вооруженный конфликт. Такой же конфликт может возникнуть и в результате попытки Китая вернуть Тайвань – ситуации весьма гипотетической, однако не невозможной.

Итак, в отличие от неоконсерваторов и левых, американские политические реалисты и консерваторы видят главную угрозу для нынешних США не в России, а в стремительно наращивающем экономические и военные мускулы Китае. Отсюда вытекает логичное, на первый взгляд, решение – искать союза с третьим партнером против опасно усиливающегося Пекина. И поскольку вершины «треугольника Киссинджера» за истекшие сорок пять лет почти не изменились, то этим третьим партнером может быть только занявшая место СССР Россия.

[1] По информации Reuters, Герасимов предложил Вашингтону сотрудничество в восстановлении разрушенной сирийской инфраструктуры и возвращении в Сирию беженцев. Письмо содержало информацию о том, какие именно меры предпринимает Москва и Дамаск по стабилизации там обстановки. Герасимов информировал, что Россия готова проработать с сирийскими властями вопрос о гарантиях безопасности беженцам из лагеря «Рукбан» в контролируемом США районе Эт-Танф и о создании необходимых условий для их возвращения домой. Предложения главы российского Генштаба, если верить агентству, получили в США «ледяной прием».

Одной из главных задач внешней политики США (начиная, по-видимому, с войны с Великобританией 1812–1814 гг.) остается решение «проблемы главного конкурента» (Британия Георга III, императорская Япония, Третий Рейх, СССР или современный Китай). Проблема эта, в свою очередь, состоит из двух основных частей: определение «главного конкурента» и выбор стратегии по отношению к нему. При том, что сверхзадача всегда неизменна: обеспечить военное и геополитическое преимущество США и не допустить подчиненного положения страны по отношению к кому бы то ни было, способы достижения этой цели допускают выбор между открытым конфликтом и мирным сосуществованием, предполагающим заключение соглашения с главным конкурентом о разделе сфер влияния. Возможен и гибридный вариант: военное столкновение с последующим разделом сфер влияния – именно он был выбран для завершения американо-британского конфликта в 1812–1814 гг., когда США вырвали у своей бывшей метрополии – Британской империи —  право на свободу действий на территории от Мексики до Канады в обмен на отказ от посягательств на владения англичан на континенте. Но в тот период  США находились в роли претендента на мировую гегемонию, а сам титул мирового гегемона прочно удерживала Великобритания. Важно также отметить, что Великобритания, согласившись на раздел сфер влияния и продекларировав наступление «эпохи добрых чувств» по отношению к своей бывшей колонии, выиграла необходимое время для завершения индустриальной революции и продлила свою гегемонию еще на одно столетие.

Проект G-2: неудача Обамы

После того, как сами Соединенные Штаты в результате 1-й мировой войны заняли лидирующие позиции в мире, модель «война с конкурентом с последующим разделом сфер влияния» потеряла свою актуальность. Все потенциальные конкуренты, с которыми США вели войны (Германия, Япония) после победы низводились до положения зависимых союзников, и ни о каком разделе сфер влияния с ними речи уже быть не могло. После распада СССР и перехода к «однополярному миру» в моду вошла концепция «конца истории», предполагавшая, что никаких новых могучих соперников у США, как лидера либеральной западной демократии, уже не будет в принципе: Россия, потеряв свое влияние и большую часть экономического и военного потенциала, обречена на медленное умирание (не случайно заставка известного документального фильма BBC о нашей стране изображала истекающего кровью белого медведя), КНР, как полагали тогда в американских think-tanks, медленно, но верно движется по направлению к демократической модели общества. Именно поэтому курс, разработанный в начале 1970-х Киссинджером и Никсоном, был продолжен и в годы президентства Рейгана, и при Клинтоне, и при обоих Бушах. Как откровенно выразился один из наиболее ярких политических мыслителей США, бывший советник Рейгана Эдвард Люттвак, «Соединенные Штаты очень сильно помогли Китаю. Они дали ему возможность вступить в ВТО, облегчили для Пекина практически все, в том числе инвестиционный режим как для вложения в Китай, так и для китайских инвестиций в зарубежные страны. А сделали они это, руководствуясь теорией о том, что Китай станет богатым, а затем демократическим. Что ж, он действительно стал богатым, но вот с демократией как-то не срослось, скорее даже наоборот, наметилось движение в противоположном направлении. А раз он пошел в другом направлении, то Америка прекратила обеспечивать поддержку возвышения Китая и начала ставить этому преграды».

Следует заметить, однако, что Китай «пошел в другом направлении» далеко не вчера, а вот кризис Чимерики и отказ Вашингтона от обеспечения «возвышения КНР» случились относительно недавно. Еще в 2005 г. известный американский экономист Фред Бергстен (работавший на различных постах в американском правительстве) выдвинул в своей книге  «The United States and the World Economy» концепцию «Большой двойки», или «Группы 2» (G-2). В основе этой концепции лежали следующие тезисы:

Китай и США – две крупнейших экономики мира, два крупнейших торговых державы, занимающие, однако, позиции на противоположных краях мировой финансовой системы: США являются страной с самым большим государственным долгом и дефицитом бюджета, а Китай – крупнейшей державой-кредитором, обладающей избытком долларовых резервов. Кроме того, они являются лидерами двух групп государств – промышленно развитых стран с высоким уровнем доходов (США) и развивающихся стран, на долю которых приходится около половины мирового производства (Китай). Было бы логично, считал Бергстен, если эти две сверхдержавы образуют неформальный союз для совместного решения общемировых проблем и предотвращения новой холодной войны – не соперничая друг с другом за статус единственной сверхдержавы XXI в., а создав своего рода дуумвират.

Стоит отметить, что сам Бергстен был  в 1969–1971 гг. (т.е. до никсоновского «нового курса» в отношениях с Китаем) помощником по международным экономическим вопросам советника по национальной безопасности Генри Киссинджера. А его идею «Большой двойки» активно поддержали такие тяжеловесы, как Збигнев Бжезинский, Ниал Фергюссон (автор термина «Чимерика»), а также бывший заместитель госсекретаря США (и экс-президент Всемирного банка)  Роберт Зеллик. С китайской стороны концепцию G-2 пропагандировал Джастин Ифу Линь – один из наиболее авторитетных экономистов КНР, работавший в 2008–2012 г. главным экономистом Всемирного банка.

Во время предвыборной кампании Обамы в 2007 г. на основе этой концепции был разработан «План Обамы и Байденапо активному привлечению Китая для решения совместных проблем». При всем том, что речь шла не о полноценном документе, определяющем политику администрации, а лишь о «заявлении о намерениях», план, безусловно, представлял собой наиболее смелую – во всяком случае, со времен Никсона – попытку части американского истеблишмента сблизиться с Поднебесной. Уже в преамбуле плана Обама и Байден выражали понимание того факта, что рост Китая может стать одним из наиболее значительных внешнеполитических вызовов для США в ближайшие годы. Они, однако, не обвиняли в этом Китай, а подчеркивали, что, осознавая размеры этих вызовов и важность установления конструктивных отношений с Пекином, призывали встроить КНР в международную систему и налаживать сотрудничество для решения проблем в экономике, политике, безопасности и охране окружающей среды. При всем том, Обама и Байден настаивали на том, что перед лицом модернизации китайской армии и флота США должны иметь в АТР никем не превзойденные вооруженные силы – то есть сохранять военную гегемонию. Однако на фоне ястребиного клекота «вармонгеров» из окружения Буша-младшего, призывавших к активному сдерживанию Китая, курс, намеченный Обамой и Байденом, выглядел настоящим «приглашением к танцу».

Тем удивительнее, что приглашение это было в итоге отвергнуто.

Выиграв выборы, Обама и его команда попыталась реализовать концепцию G-2. Далеко не случайно в одной из своих первых речей первый чернокожий президент США заявил: «Отношения между Соединенными Штатами и Китаем являются важнейшими двусторонними отношениями XXI века».

В феврале 2009 г., буквально через пару недель после инаугурации Обамы, в Пекин с официальным визитом прибыла госсекретарь США Хиллари Клинтон. Официально она предложила китайским партнерам расширить сотрудничество в новых областях: в области защиты окружающей среды, изменения климата, безопасности, расширить взаимодействие в борьбе с финансовым кризисом, проводить регулярные встречи на высшем и других уровнях и так далее – то есть, по сути, повторила все пункты, содержавшиеся в предвыборном плане Обамы-Байдена — однако можно предположить, что это была лишь вершина айсберга. 12 марта Обама принял в Вашингтоне министра иностранных дел КНР Яна Цзечи. А 23 марта уже в Москве заместитель НГШ НОАК, директор Китайского института международных стратегических исследований генерал Сюн Гуанкай в своей лекции, прочитанной в Высшей Школе Экономики, прямо указал на то, что администрация Обамы предлагает Пекину «взять на себя больше ответственности» за международные дела. Учитывая тот факт, что до этого момента обсуждение перспектив создании G-2 проходило в полузакрытом формате, сообщение генерала Гуанкая, сделанное в открытой аудитории –  явно в расчете на то, что информация о нем попадет в СМИ – сложно расценивать иначе, как недвусмысленный месседж американской стороне о нежелании Китая вести секретные переговоры. Тогда же генерал Гуанкай заверил российскую аудиторию в том, что Китай не собирается принимать заманчивое предложение США, поскольку «у Китая есть свои национальные интересы».

Иными словами, зимой-весной 2009 г. США активно соблазняли Китай перспективами создания механизма двойного управления мировыми процессами, в котором Пекину отводилась бы роль формально равноправного, а на деле, конечно же, младшего партнера («сохранение военной гегемонии США в АТР»). Несмотря на то, что Китай сразу же дал понять, что не готов к такому союзу, администрация Обамы не теряла надежды на реализацию концепции G-2. 24 сентября 2009 г. заместитель госсекретаря США Х. Клинтон  Джеймс Стайнберг выступая в Центре за новую американскую безопасность заявил о необходимости политики «стратегического успокоения» (strategical reassurance) Китая. «В основе “стратегического успокоения” лежит ключевая, хотя и не выраженная вербально, сделка. Мы и наши союзники намерены дать понять, что готовы позитивно отнестись к становлению Китая, как процветающей и успешной страны. Китай же должен убедить мировое сообщество, что его развитие и укрепление роли в мире не будет негативно сказываться на безопасности и благополучии остальных».

Любопытно, что в то же время в недрах вашингтонской администрации возникла идея «перезагрузки» отношений с Россией (в марте 2009 г. Хиллари Клинтон подарила Сергею Лаврову знаменитую кнопку с надписью на двух языках Reset/Перегрузка, а в июле 2009 г. Обама посетил Москву, где во время пресс-конференции с Дмитрием Медведевым заявил: «Мы решили перезагрузить американо-российские отношения, чтобы получить шанс с большей эффективностью сотрудничать в областях, которые интересны обеим странам»). Однако была и существенная разница: Россию США считали «клонящейся к упадку страной», а вице-президент Джо Байден открыто отводил ей не больше 15 лет до окончательного коллапса, а Китай, напротив – восходящей сверхдержавой, которая в самом скором времени сможет бросить вызов Америке

А в ноябре 2009 г. Обама прибыл в Пекин (в Китае к этому моменту уже семь лет проживал его сводный брат Марк Окот Обама Ндесандьо). В качестве жеста доброй воли, Обама перед поездкой отказался от встречи с Далай-ламой XIV, на которой настаивали влиятельные конгрессмены и правозащитники и не стал налаживать контакты с китайскими оппозиционерами, чем немало их разочаровал. Все говорило о том, что вашингтонская администрация делает на этот визит серьезную ставку.

Однако миссия Обамы закончилась ничем. Пекин не согласился на роль младшего партнера в Большой Двойке – причем, судя по всему, в довольно категоричной форме.

Любопытно, как оценивали этот «афронт» и его причины сами китайцы. В большой статье директора Центра по изучению Китая им. Джона Л. Торнтона (Институт Брукингса) Чена Ли, отражающей позицию работающих в США китайских экспертов, говорится буквально следующее: «Когда Обама стал президентом, многие СМИ призывали Китай и США сформировать G-2 (Группу Два). Эта идея была выработана не в администрации Обамы, а, скорее, исходила от бывшего советника по национальной безопасности США Збигнева Бжезинского. Китай c трепетом (with trepidation) воспринял эту концепцию: в глазах многих китайцев в это время Китай и США не были ровней по силе и, тем более, не могли играть сравнимые роли в глобальном лидерстве. Я также считал – и продолжаю считать – такую формулировку проблематичной. Какую роль играли бы в рамках G-2 Россия, Япония, Индия, ЕС и другие страны? Эта концепция необоснованно исключительна для мира, в котором постоянно растет взаимосвязанность».

И очень скоро произошел резкий разворот в отношении Вашингтона к Китаю. Как писал Аарон Фридберг, «к чести администрации (Обамы. — К.Б.), в 2010 г. она изменила вектор китайской политики. Реагируя на ряд инцидентов в течение того года, которые привели к обострению отношений между Китаем и Японией, Филиппинами, Южной Кореей и Вьетнамом, а также рядом других стран, американские официальные лица начали подчеркивать приверженность идее уравновешивания Китая. Администрация Обамы пошла еще дальше и изобрела лозунг, описывающий ее планы: сворачивая операции в Афганистане и Ираке, сделать Восточную Азию стержнем американской внешней политики».

«После того как был похоронен проект “Большой Двойки”, – заявила в 2010 г. Хиллари Клинтон, – в американо-китайских отношениях вновь начался период противостояния». США перешли к доктрине «тихоокеанского сдерживания» Китая. Было объявлено о намерении приступить к реализации сделки на продажу Тайваню оружия стоимостью в $6,4 млрд. В Австралии был размещен небольшой контингент военнослужащих США, активизировались усилия по вовлечению в антикитайский союз Вьетнама, а президент Обама наконец принял в Белом доме Далай-ламу XIV, продемонстрировав Пекину, что США готовы и дальше разыгрывать карту тибетского и уйгурского сепаратизма.

По сути дела, в течение последующего года администрация Обамы перешла от попыток сделать Китай младшим союзником в тандеме двух мировых гегемонов к политике стратегического сдерживания Китая, на котором настаивали еще стратеги из окружения Буша-младшего. Меры, принятые Вашингтоном, были столь радикальны, что привели к фактическому разрушению системы Чимерики, о которой, по мнению «любимого политолога Обамы» Фарида Закарии, зависело будущее глобализации.

Последующие события, разворачивавшиеся на другом конце Евразии (присоединение Россией Крыма, дипломатическая «изоляция» России и экономические санкции, введенные США и их союзниками против Москвы), обусловили сближение двух евразийских гигантов – России и Китая – до той степени, которая еще десять лет назад казалась совершенно невероятной. В апреле 2018 г. новый министр обороны КНР Вэй Фэнхэ, совершивший свой первый зарубежный визит в Москву, заявил с необычной для китайского чиновника прямотой: цель его визита в том, чтобы «продемонстрировать американцам тесные связи между Вооруженными силами России и Китая, особенно в сложившейся сейчас ситуации». «Мы прибыли поддержать вас», — добавил Вэй Фэнхэ.

Не претендуя на детальный анализ этого беспрецедентного сближения Москвы и Пекина, скажем только, что оно стало возможным не только – и даже не столько – благодаря действиям России в Крыму и на Украине, сколько благодаря неудачной попытке создания «Большой Двойки» в 2009 г. администрацией Б. Обамы.

 Мир Большого Ноля

Несмотря на то, что в политическом плане концепция Большой Двойки так и не была реализована – и более того, попытка ее реализации привела администрацию Б. Обамы к обидному поражению – проблема выстраивания отношений с Китаем продолжала оставаться едва ли не самой актуальной для американской внешней политики и после 2010 г. Это было связано в первую очередь с тем, что вплоть до победы на выборах 2016 г. Дональда Трампа и провозглашения лозунга Make America Great Again внешнеполитический курс США выстраивался исходя из достаточно прагматичной посылки: эпоха глобального лидерства Америки подходит к концу, следует максимально распределять ответственность за поддержание порядка на планете между региональными игроками. На этом настаивали наиболее серьезные представители американского экспертного сообщества, такие, как упоминавшийся выше Фарид Закария. Главной причиной необходимости такого распределения была драматическая конечность ресурсов, усугублявшаяся усилением роли США как финансового центра глобализации в ущерб индустриальному развитию страны.

Двумя основными концепциями, предлагавшими выход из создавшегося кризиса и, разрабатывавшимися между 2010 и 2012 гг. были концепции Яна Бреммера и Эдварда Люттвака. И Бреммер, и Люттвак исходили из того, что Америке жизненно необходима ре-индустриализация, создание новых производств и новых рабочих мест, интенсификация научно-технического прогресса и переход домохозяйств от жизни в долг (что являлось прямым следствием бурного развития непроизводящего, финансово-спекулятивного сектора экономики) к накоплениям – и, конечно, решение самой болезненной проблемы страны, проблемы дефицита бюджета и гигантского внешнего долга. Для этого США требовалась передышка, тайм-аут, в течение которого они смогли бы сосредоточиться на решении внутренних проблем за счет передачи части внешних задач новому союзнику. В этом были согласны оба политических мыслителя. Однако в том, что касалось стратегии обеспечения благоприятной международной обстановки на период планируемых изменений — их позиции расходились принципиально.

Ян Бреммер в статье «Мир Большого Ноля», написанной в соавторстве с Нуриэлем Рубини, заявлял, что мир 2011 г. – это больше не мир Большой Восьмерки, и не мир Большой Двадцатки, и даже не однополярный мир глобального лидерства Америки. «Сегодня у Соединенных Штатов не хватает ресурсов для продолжения в качестве основного поставщика глобальных общественных благ», — писали Бреммер и Рубини. Прочие страны заняты решением своих локальных проблем, в результате чего «сейчас мы живем в мире G-Zero, в котором ни одна страна или блок стран не имеет политических и экономических рычагов — или воли — для того, чтобы по-настоящему заниматься международной повесткой».

В книге «Every Nation for Itself: Winners and Losers in a G—Zero World» (2012) Бреммер предлагал США должны будут сбросить с себя внешние обязательства и часть внутренних. Этот отказ от обременения, добровольно взятого на себя Америкой после Второй мировой войны должен быть использован для подготовки к новому экономическому прорыву (который обеспечит Вашингтону следующий период мировой гегемонии). США в таком случае формально переходят к неоизоляционизму на период накопления сил – но в реальности их интересы на глобальной арене будет обеспечены за счет альянса с «поднимающимся» Китаем. Однако этот альянс отличался – и очень существенно – от находившейся в глубоком кризисе Чимерики Никсона-Киссинджера. Реиндустриализация США, о необходимости которой писал Бреммер, должна была очень болезненно сказаться на развитии Китая. Если в рамках Чимерики Китай был не только крупнейшим кредитором США, но и их производственной площадкой, вынесенной за пределы Америки, то реиндустриализация ставила на этой модели отношений крест. Соответственно, Китаю требовалась щедрая компенсация, – и Бреммер предлагал (в завуалированном, разумеется, варианте) предоставить эту компенсацию Пекину за счет России.

Как и после войны 1812–1814 гг., компенсация, выплачиваемая мировым гегемоном союзнику-конкуренту, ложится бременем на плечи третьей страны. В XIX в. такой третьей страной была Мексика (война Техаса за независимость 1835 г. и американо-мексиканская война 1846 г. закончились аннексией значительной части мексиканской территории, что стало возможно только при попустительстве тогдашнего мирового гегемона – Великобритании). В XXI в. согласие Китая на Большой Ноль – по мысли Бреммера – могла обеспечить доброжелательно-нейтральная позиция США по отношению к экспансии Китая в северном направлении (Бреммер исходил не столько из того, что Китай вынашивает агрессивные планы в отношении российского Дальнего Востока, сколько из того, что Россия – это клонящееся к упадку государство, теряющее контроль над своими окраинами).

В программной статье коллектива авторов легендарного портала Terra America подход Бреммера к отношениям в треугольнике США–Китай–Россия был описан так:

«По сути, в сценарии Бреммера России отводится та же роль, которую по отношению к США играла после нулевой войны Мексика. Мировой лидер купит у наиболее сильного конкурента согласие на период реорганизации и внешней турбулентности, расплатившись землей и ресурсами третьей, более слабой стороны.

Если Британия расплатилась за эпоху «хрустального дворца» не принадлежавшими ей Техасом и Калифорнией, то США, в этой концепции, хотели бы расплатиться за прорыв в “новый блестящий мир” не им принадлежащей Сибирью».

Вторая стратегия, разработанная в тот же период (2010–2012 гг.) и которая должна была обеспечить Соединенным Штатам необходимую для сохранения мировой гегемонии передышку, принадлежит уже не раз упоминавшемуся в этой статье политическому мыслителю, эксперту в области национальной безопасности, Эдварду Люттваку. Именно она, как представляется, наиболее близка к тому «новому курсу Киссинджера», который патриарх американской политики пытался «продать» Дональду Трампу в начале его президентского срока.

(Окончание следует).

Эти данные приводятся в весьма любопытном докладе В.П. Федотова «О формуле G2 в отношениях США и Китая: мифы и реальности» (РИСИ, 28.04.2010)

Джеймс Стайнберг – один из авторов «арабской весны», «гуманитарный интервенционалист», сторонник концепции ограниченного суверенитета (в зависимости от того, какую политику проводит страна внутри своих границ). На нем во многом лежит ответственность за вовлечение США в операцию против Ливии, которой поначалу пытался избежать Обама. По мнению Стайнберга, проблемы современного мира неразрешимы в системе международных отношений, сложившихся после 1945 года и создания ООН, для которой приоритетом является суверенитет государства.

Кирилл Бенедиктов