Atlantico: уйдет ли Владимир Путин в 2024 году?

Жан-Сильвестр Монгренье: Прежде всего, мне хотелось бы подчеркнуть преждевременный и чисто гипотетический характер споров насчет политического будущего Владимира Путина. Незадолго до президентских выборов 2008 года, когда Путин уже отработал два срока подряд, некоторые уже задавались вопросом о постпутинской России, ее внешней политике и возможной смене курса. Они говорили, что он хотел сделать страну частью западного мира, не собирался превращать режим в потемкинскую деревню и намеревался соблюдать конституцию. Иначе говоря, Владимир Путин должен был готовить уход из политики после становления орбиты новой России. Другие же отмечали иные, более или менее сложные сценарии, опираясь на логику президента и его системы власти: поправка в конституцию для возможности занять третий срок или кресло президента Союза России и Белоруссии с настоящими полномочиями, которые позволили бы ему контролировать направление развития российской политики и стратегии. В конечном итоге Путин выбрал самое простое и экономичное решение, то есть «рокировку» с Медведевым, который занял президентский пост и подготовил его переизбрание четыре года спустя. Тем временем сам Путин возглавлял правительство и обладал расширенными полномочиями по сравнению с преемником.

Этот исторический прецедент, за которым последовали два президентских срока по шесть лет (в этом плане в конституцию были внесены поправки), говорит нам о том, что ждать нужно чего угодно. Кроме того, впоследствии исчезли все отсылки к западной модели: Владимир Путин заявил, что у России есть свой путь, который стоит выше конституционно-плюралистических режимов Европы и Северной Америки. Этот «русский путь» Путина ближе к продвигаемому евразийцами азиатскому деспотизму, чем к существовавшему до Первой мировой войны российскому монархическому режиму. Поэтому стоит обратить внимание на то, как будет дальше действовать Нурсултан Назарбаев. Кроме того, нужно четко понимать, что этот «сатрап», который подал в отставку после 30 лет нахождения у власти, обладает отнюдь не только неофициальным влиянием. Прежде всего, Назарбаев стал коммунистическим лидером советского Казахстана еще за два года до его избрания президентом страны в 1991 году. Впоследствии его переизбирали с советскими результатами, а его власть позволяла ему формировать политические, экономические и людские структуры этого большого нефтегазового «эмирата» (по площади он в пять раз больше Франции при населении в 18 миллионов человек). Представленная в парламенте официальная оппозиция играет чисто функциональную роль (видимость плюрализма не вводит никого в заблуждение).

С 2010 года Нурсултан Назарбаев носит по конституции звание «отца народа». Если раньше оно казалось лишь призванной польстить его самолюбию почестью, то теперь может стать настоящей должностью, поставить его выше нового президента Токаева. Кроме того, наш сатрап остается пожизненным председателем Совета безопасности Казахстана и лидером партии «Нур Отан» (эта гегемонистская структура сформировала почти однопартийную систему, в которой другие партии допускаются лишь для формального соблюдения закона о плюрализме). По точно такой же логике, дочь «отца народа» Дарига Назарбаева возглавила Сенат. Стоит также отметить, что новый президент является всего лишь исполняющим обязанности: то есть, нынешний маневр не исключает династический проект. Немаловажно и то, что Касым-Жомарт Токаев сразу же изменил название столицы: Астана теперь официально называется Нур-Султан, что в переводе означает «султан света». Таким образом, пост «отца народа» может стать чем-то сравнимым с должностью верховного лидера Ирана (аятолла Али Хаменеи), который стоит над президентом страны (Хасан Роухани). Казахский режим, конечно, не является политической теократией, однако это не так уж и важно. С одной стороны, в арабо-мусульманском мире было немало примеров преображения светских и мирских режимов под давлением религиозного явления. С другой стороны, главное отличие заключается в личном и семейном или даже наследственном характере казахской системы власти.

Михаэль Эрик Ламбер: По конституции РФ нынешний президент Владимир Путин не сможет выставить свою кандидатуру на будущих выборах. Хотя это и жесткое на вид правило, его на самом деле довольно просто обойти, как мы это уже видели на примере чередования с Медведевым в 2008-2012 годах. Не исключено, что Владимир Путин может занять пост премьер-министра в ожидании возможности претендовать еще на два срока.

Как бы то ни было, такая перспектива представляется маловероятной по той простой причине, что Владимир Путин, судя по всему, осознает сложности работы на этом посту в связи с его возрастом (66 лет, он родился 7 октября 1952 года в Ленинграде).

Назарбаев вовсе не представляет собой исключение: постсоветские лидеры демонстрируют стремление к смене власти. То есть, в России вполне возможен казахский сценарий.

В отличие от Назарбаева Путин не выражает благосклонности никому из кандидатов и не хотел вовлекать дочерей в политику, тогда как руководство Казахстана, Белоруссии и Азербайджана активно проталкивает своих детей.

Здесь также стоит отметить, что продвижение родственников в политике вовсе не является уделом постсоветского пространства и встречается в западных странах, что объясняет частое появление определенных фамилий в американской и канадской политике (Клинтон, Буш, Трюдо) и относительный интерес Запада к будущему путинской семьи в политике.

С учетом всех этих параметров на будущих выборах можно ожидать как голосования по умолчанию (за Медведева), так и настоящего политического хаоса.

Стоит также отметить, что нередко в обстановке неопределенности в Москве появляется некая судьбоносная фигура. Так было и с самим Путиным, который в 1990-х годах проделал путь от офицера КГБ до президента России.

Жан-Сильвестр Монгренье: Речь идет не об аннексии, а о возвращении к политическому сценарию, который рассматривался за несколько месяцев до президентских выборов 2 марта 2008 года: усиление Союза России и Белоруссии под руководством Владимира Путина. Такой пост должен поставить его выше его преемника. Как уже отмечалось выше, в прошлом был выбран иной путь: президент и премьер обменялись креслами для подготовки возвращения первого в Кремль четыре года спустя. Прекрасный пример политического цинизма, который по душе сторонникам «евразийской» России во Франции и других странах (они обожествляют «народ» и утверждают, что мы живем в диктатуре). В любом случае, такой сценарий заставляет задуматься о Союзе России и Белоруссии. В 1995 году страны сформировали Таможенный союз, за которым последовали содружество, а затем и союзный договор (1997). Как бы то ни было, намеченные институты (парламент, валюта и президент) до сих пор не оформились, хотя у союза и есть Верховный совет. В военном плане страны связаны через ОДКБ, но их оборонные системы интегрированы лишь частично. В Белоруссии расположены две российские радиолокационные станции, а Лукашенко одно время предлагал разместить «Искандеры» или даже С-300 в ответ на натовскую ПРО. В то же время он отказался от интеграции российской и белорусской систем ПВО и от перехода командования белорусскими подразделениями под контроль ОДКБ.

На фоне политических и дипломатических кризисов российское давление стало сильнее (продвижение расширенного военного сотрудничества, игра на финансовой помощи, использование энергетического рычага). Возглавляющий Белоруссию вот уже четверть века Александр Лукашенко стремится сохранить настоящую политическую независимость от Владимира Путина и окружающих его олигархов. Так, он отказался признавать псевдонезависимость ставших сателлитами России Абхазии и Южной Осетии (Москва признала их независимость после войны с Грузией с 7 по 12 августа 2018 года). Минск также не признал юридическую обоснованность силового присоединения Крыма к России (март 2014 года). Как и его казахский коллега, Лукашенко с огромным недоверием относится к предложениям Кремля, риторике Владимира Путина о «русском мире» и стремлению Москвы восстановить некую неосоветскую сферу (повторная сателлизация части бывшего СССР, но уже без коммунистической утопии). Лукашенко придерживается политики маятника между Москвой и Брюсселем: у него нет ни возможности, ни желания полностью идти по пути «Восточного партнерства» и вступления в Евросоюз (страна явно не соответствует политическим и демократическим критериям). Хотя Белоруссия является членом сформированного Россией Евразийского экономического союза, Лукашенко действовал совместно с Назарбаевым для ограничения политических возможностей этого объединения. Наконец, президент Белоруссии подготавливает почву для передачи власти сыну (династические тенденции свойственны многим авторитарным и диктаторским режимам).

Таким образом, Союз России и Белоруссии как решение для Владимира Путина в 2024 году не выглядит как нечто само собой разумеющееся. Александр Лукашенко будет тем меньше согласен на такой маневр, что готовит передачу власти собственному сыну. Что касается упомянутой в вашем вопросе аннексии, она подразумевала бы вооруженный конфликт (гибридную войну или что-то еще) и нарушение границ Белоруссии, то есть государства, которое с полным правом существует в международной системе, хотя и отличается спорным режимом. Такое военно-политическое предприятие было бы чревато самыми серьезными последствиями для Польши, Центральной Европы и всей евроатлантической зоны. Если на горизонте возникнет такая перспектива. Она вызовет жесткую реакцию. Кроме того, подобный сценарий заставляет задуматься о слабостях и будущем Казахстана, особенно в случае провала политического маневра Назарбаева. Тот использовал безраздельную власть для «модернизации сверху» и многосторонней дипломатии. Тесные связи с Пекином (вопрос уйгуров и пострадавших от китайских репрессий казахов игнорируется) и дипломатическая открытость к Западу призваны стать противовесом для России. Есть опасения насчет попыток использования русского меньшинства на севере Казахстана (от трети до двух пятых населения), а также силового изменения границ. После ситуации с Крымом Владимир Путин иронично поздравил казахского коллегу с тем, что тот успешно руководил новым и искусственным государством без исторических прецедентов в плане его текущих границ.

Михаэль Эрик Ламбер: В настоящий момент у России нет каких-либо интересов или официальных документов, которые бы указывали на потенциальное присоединение Белоруссии. Кроме того, Крым — уникальный случай, поскольку недавние события отсылают нас к переговорам в момент распада Советского Союза.

Белорусская культура отличается от российской языком, традициями и сложной историей взаимоотношений с Польшей и Литвой. Объединение двух стран не представляет никакого интереса, тем более что Калининградская область уже обеспечивает безопасность на Балтийском море.

В то же время стоит отметить стремление Владимира Путина к продвижению Евразийского экономического союза, который он надеялся в 2015 году сделать аналогом ЕС. В такой перспективе он мог бы отказаться от роли президента России и стать главой Евразийского союза. Как бы то ни было, это может не получить поддержки за границей, в частности из-за несогласия Белоруссии на наднациональный союз, в котором Россия доминировала бы в политическом плане.

Жан-Сильвестр Монгренье: Это не риск, а повседневная реалия. В либеральных демократиях соперничество между политическими партиями, группами влияния и коалициями интересов ведется совершенно открыто. Идея заключается в том, чтобы обуздать конфликты с помощью институтов, установить правила игры (всеобщее голосование, правовое государство), чтобы не допустить разногласий в обществе или даже гражданской войны. Помимо предотвращения худшего, существует и другая определяющая цель: поставить динамику политических конфликтов и амбиций на службу общему благу. Что бы ни думали поклонники «сильных лидеров», в случае авторитарного режима вроде российского (с диктаторскими наклонностями) существует некая политиканская форма политики, которая отличается от политики в традиционном понимании (с высокими целями) верховенством личных амбиций и материальных интересов. Говоря проще, это «политика сераля»: находящиеся на орбите Владимира Путина кланы ведут борьбу вдали от взглядов, за стенами Кремля. Кроме того, нынешний президент начал свою карьеру точно таким же путем: его избрание было призвано прикрыть тылы ельцинской «семьи». До того как стать мастером этой политики сераля, он был ее продуктом и бенефициаром.

Тем не менее было бы слишком просто представлять путинизм как мафиозный режим, которым движет лишь дух грабежа и наживы, с Владимиром Путиным в роли «крестного отца». Он не является «слабым диктатором», который разрывается между центрами власти в российской поликратии и прикрывает истинную сущность системы власти риторикой о «русском пути». Российский режим опирается на социологическую базу (силовики и наследие советской номенклатуры), чекистскую культуру власти и грубый, но прочный взгляд на мир (одержимость теориями заговора). Другими словами, в России существует правящий класс, который выходит за границы соперничающих коалиций интересов, система власти с настоящим наполнением. Отличается она и особым стилем управления: политика рассматривается как продолжение спецопераций (вера в манипуляции, скрытные действия и эффект неожиданности, стремление победить или даже уничтожить врагов). Иначе говоря, «путинизм» не сводится к одному лишь Путину. Вопрос преемника неизбежно встанет и, наверняка, уже не дает покоя российскому правящему классу. Без конфликтов тут не обойдется хотя бы потому, что политика уходит корнями в конфликт (как говорил Фройнд, «политика — это полемика»).

Процесс будет сопровождаться перераспределением постов, вотчин и рент между кланами, что повлечет за собой «разборки» и определенную нестабильность в верхних эшелонах «вертикали власти» (центральные ведомства и госкорпорации), а также в субъектах федерации (губернаторы и местное руководство). Как бы то ни было, чекистская культура власти, привычные политические практики и мировоззрение, скорее сего, переживут Владимира Путина, поскольку они укоренились в российском обществе и истории еще даже до потрясений 1917 года. Поэтому западному руководству не стоит делать ставку на постпутинскую либерализацию и приход к власти открытого лидера, который был бы благосклоннее к западным соседям России. Кроме того, в представлении российского правящего класса, смещение баланса силы и богатств в сторону Азии подтверждает геополитическое чутье Владимира Путина. То же самое касается ослабления связей западных стран в круге свободных наций. История России, ее проявления, рассмотрение геополитических представлений этой страны и ее внешняя политика вызывают мысль о «фатуме». Таким образом, перспектива смены власти в Москве не может служить основанием для ослабления внимания. Потребуется не дать обмануть себя иллюзии реформ и сохранить бдительность, поддерживая при этом дипломатические каналы.

Михаэль Эрик Ламбер: Вовсе нет. Автократический характер российской власти объясняется структурой федерации и ее централизованностью, которая представляет собой следствие геополитических проблем. Советская модель Ленина, который продвигал Россию с ярко выраженным регионализмом, в большей степени соответствовала реалиям евразийского пространства (швейцарская модель России), однако не смогла утвердиться в ХХ веке.

Проблема России заключается в центральной роли Москвы, а не в избранном человеке, который в конечном итоге всегда принимает политическую линию предшественников и приходит к тем же выводам. Мы видим, что лидеры являются представителями, а не создателями общества.

Хотя западные СМИ зачастую представляют Путина в отрицательном свете, он, несмотря на все свои недостатки, является примером скромного человека, который благодаря решительности и упорству смог пробиться на высший государственный пост, чего нельзя сказать о Медведеве и большей части современных российских политиков.

Это может прозвучать странно, но переход власти от Путина к преемнику будет более сложным, скорее, для западной элиты, чем для российского населения. Причина кроется в недостатке опыта таких людей как Медведев, которые никогда не знали лишений и не отводят идентичности центральную роль в своей политике.

В заключение мне хочется сказать, что в 2024 году нас, видимо, будет ждать хаотическая ситуация с ослаблением Европейского союза (после Брексита) и ростом влияния КНР в Центральной и Восточной Европе.

Из всего этого следует то, что преемником Путина станет тот, кто сможет предложить лучшую программу российско-китайских отношений. Только этот параметр может сказать нам что-то о результате будущих выборов.

Раскол в России представляется маловероятным по той простой причине, что КНР этого не хочет, так как это пошло бы вразрез с ее военными и дипломатическими интересами. Китай — единственная страна, которая сможет решать будущее России в связи с дисбалансом внешней торговли.