Еще шесть лет с Путиным

На Востоке без перемен: после победы на выборах новый старый президент получил возможность управлять Россией до 2024 года. Как это отразится на жизни нашего большого соседа, какие выводы следует извлечь из этого события Западу?— над такими вопросами размышляли участники дискуссии, организованной Фондом польско-немецкого сотрудничества и Фондом Конрада Аденауэра.

Адам Эберхардт (Adam Eberhardt), директор варшавского Центра восточных исследований: Прежде всего, такие, что мобилизация избирателей нужна в России только для привлечения людей к урнам, ни о каком выборе речи там не идет. Вся российская политическая система строится на отсутствии альтернативы, а выборы — это театр одного актера. Любопытно, что этот актер решил даже не тратиться на предвыборные плакаты. За три дня до плебисцита я ходил по Москве и не встретил ни единого.

В этом плане выборы стали также проверкой для местных властей: если им не удалось обеспечить требуемый уровень явки, значит, они не смогут справиться и с какими-то критическими ситуациями. И еще, конечно, звучала тема Крыма: выборы были на нее завязаны, ведь они проходили в четвертую годовщину аннексии. Рекордный результат на полуострове был призван показать, что Российская Федерация завладела им законно.

Корнелиус Охманн (Cornelius Ochmann), председатель Фонда польско-немецкого сотрудничества: Важным элементом была также внутриполитическая борьба. Путин не Сталин, поэтому ему приходится доказывать, что он самый лучший медиатор и менеджер, способный примирить разные группы влияния. Для этого ему нужна демонстрация общественной поддержки, которой становятся выборы.

Роланд Фройденштайн (Roland Freudenstein), руководитель Центра европейских исследований имени Вильфрида Мартенса (Wilfried Martens): Я думаю, что путинская Россия — гораздо более централизованное государство, чем Советский Союз при Брежневе. Владимиру Путину приходится, конечно, учитывать интересы разных групп, но он не обязан всем нравиться. Он обладает монополией на власть, так что в кремлевском аппарате конкурентов у него нет. Если даже в Кремле происходит столкновение каких-то фракций, разворачиваются какие-то игры, саму систему радикальным образом они не изменят.

Катажина Пелчиньска-Наленч (Katarzyna Piełczyńska-Nałęcz), эксперт Фонда имени Стефана Батория: Нельзя не учитывать тот факт, что большинство россиян приняли участие в выборах и проголосовали за Путина. Конечно, в этом не было ничего удивительного, следует, однако, задуматься, что означает для нас согласие большинства россиян на существование безальтернативного вождистского режима. Массовых политических преследований Кремль не начал. С проблемами сталкивается в основном малый и средний бизнес, когда кто-то решает присвоить себе какое-то предприятие. В России практически нет политзаключенных, это не Турция, что может прозвучать странно, поскольку турецкое государство — член НАТО, оно ближе Западу, чем Москва.

Россиянам нравится не только вождистская система, но и агрессивная «черно-белая» политика, в которой Россия всегда права, а Запад всегда ошибается. Впрочем, это результат многолетнего воздействия пропаганды, четверть века назад россияне смотрели на действительность иначе.

— К. П-Н.: Любопытно выглядела история с оппозицией. Кому-то очень хотелось, например, чтобы Ксения Собчак смогла принять участие в выборах. В итоге она предоставила такое количество подписей, которые, судя по масштабу акции по их сбору, вряд ли могла получить. Ее задача состояла в том, чтобы ослабить послание Алексея Навального, который призывал россиян не ходить на выборы. Высокая явка показала, что стратегия бойкота провалилась. Раздробленная оппозиция вместо того, чтобы отказаться от похода на избирательные участки, спорила, стоит ли голосовать.

— К. П-Н.: Это был единственный кандидат, не соответствующий принципу, что голосование нужно только для одобрения кандидатуры вождя, а не для того, чтобы делать реальный выбор. Только Навальный мог внести в выборы элемент реальной конкуренции, это делало его опасным хотя бы потому, что он мог заработать политический капитал на будущее. В связи с этим его решили нейтрализовать, причем сделали это очень изобретательно: оппозиционера даже не посадили в тюрьму.

— Р. Ф.: Что будет через шесть лет, это сейчас как раз самый важный вопрос. Михаил Ходорковский, выступавший неделю назад в Центре имени Мартенса, назвал его «проблемой 2024 года». Что выберет Россия: чилийский вариант и мирный путь к настоящей демократии, казахский вариант — пожизненное правление или, может быть, появится преемник?

— А. Э.: В Москве меня удивило, как активно обсуждали эту тему до выборов: плебисцит еще не состоялся, но люди размышляли только о том, что будет через шесть лет. Это показывает, что вся система строится вокруг Путина. Россия пребывает в кризисе: количество ресурсов, которые могли делить между собой представители истеблишмента, еще никогда не было таким скромным, а Путин остается единственным человеком, который может гарантировать в такой ситуации стабильность. Так что элиты боятся, что будет, если Путин уйдет.

Обсуждать преемников сейчас бессмысленно. Напомню: за два месяца до того, как Путин впервые занял свой пост, мало кто знал его фамилию. «Рекламу» ему сделала чеченская война. Это показывает, что режим в России довольно гибок.

— А. Э: Кремль не будет менять курс, поскольку нынешний оказался эффективным как во внутренней, так и во внешней политике. Путин (возможно несколько архаично) считает, что разрушительный потенциал повышает престиж страны, ведь другим странам приходится считаться с Россией. Этот аргумент можно услышать там всюду. Даже послание, с которым российский президент выступал три недели назад, закончилось очень показательным тезисом: мы вас предупреждали, теперь вам придется к нам прислушиваться. Создавая Западу проблемы во внешнеполитической сфере, Москва надеется, что он предложит ей сделку, например, признает постсоветское пространство ее сферой влияния.

— Р. Ф.: Главный вопрос в том, следует ли Западу в связи с этим изменить свою политику? Если Путин извлекает выгоду из сложившейся ситуации, значит, что-то идет не так и нам пора что-то менять? Нет, альтернатива будет еще хуже. Хотя западные санкции помогают Путину мобилизовать общество и заставить молчать оппонентов, больше всего он хочет отмены ограничительных мер. Сценарий, в котором Запад начинает «перезагрузку» отношений с Россией нереален. К сожалению, некоторые эксперты считают такой шаг целесообразным, говоря, что это единственный вариант, который после 2014 года мы не пытались опробовать.

— А. Э.: Путин любит неожиданные повороты, они позволяют ему почувствовать собственное превосходство. За безумием скрывается рациональный расчет, ведь каждому шагу предшествует анализ плюсов и минусов. Я считаю, что покушение на Сергея Скрипаля было тактической ошибкой: россияне четыре года ждали отмены санкций, время от времени звучали голоса, что их пора отменить, и вдруг Москва совершила шаг, который положил конец всем этим дискуссиям.

— К. П-Н.: В современном мире можно конкурировать в двух сферах, ставя на первое место либо развитие, либо армию (впрочем, каждая страна балансирует между двумя этими полюсами). Развитие требует интеграции, сближения, инвестиций в науку. Безопасность — это изоляция, ставка на традиционное понимание суверенитета и направление всех ресурсов на развитие армии. В России маятник резко качнулся в сторону безопасности, поэтому эта страна может конкурировать с другими странами только в военной сфере. Об этом мало говорят, но Москве приходится дорого за это платить, отказываясь от социальных проектов: ситуация в российском здравоохранении становится все более сложной, пенсионная система требует реформирования. Это постепенно подрывает доверие граждан к нынешнему руководству, у них кончается терпение.

— К. О.: Из конфронтации с Россией Западу следует сделать вывод на будущее: если мы позволим Москве ослабить себя, расколоть наши ряды, у нас не будет ни малейших шансов в столкновении с Пекином, о какой-либо конкуренции с Китаем можно будет забыть.

— Р. Ф.: Это проявление цинизма. Богатые россияне, которые учат детей в дорогих школах и хранят деньги на Кипре — это цинизм. Они знают, что некоторые вещи на Западе делают лучше, и любят этим пользоваться.

— А. Э: Запад подходит на роль врага, поскольку он предсказуем, а заодно цена конфронтации с ним относительно невелика. Если сравнить политику России в отношении западных стран и в отношении Китая, можно увидеть что во втором случае она старается избегать любого рода трений. Запад выглядит идеальной целью еще и потому, что в результате идеологической обработки советских времен в российском обществе до сих пор присутствует антиамериканский импульс. Антиевропейские настроения там не так сильны. В целом конфликт с Западом не заложен в природу российского государства. А то, что путинская элита любит яхты и Лазурный берег, — совершенно нормально. Ведь Средиземное море лучше Белого.

— К. О.: Я опасаюсь, что согласованной реакции не будет или точки соприкосновения будут минимальными, а Москва сможет убедиться, что у Запада нет единой стратегии политики в отношении России. В качестве примера, напомню похожую историю, которая несколько лет назад произошла в Германии: бывший агент КГБ скрывался в разных странах Европы, а потом очутился в Берлине, там его тоже попытались отравить. Тогда никакой согласованной реакции не последовало. Четкой позиции не заняло, впрочем, даже немецкое руководство. Я думаю, что отравление Скрипаля станет для ЕС очередной проверкой. Когда на Украине сбили пассажирский самолет, реакция была гораздо более бурной.

— Р. Ф.: Есть мнение, что со Скрипалем ничего бы не случилось, если бы не Брексит. Выход Великобритании из состава ЕС навел Путина на мысль, что у него еще есть возможность укрепить свое влияние в этой стране. Скажем честно, если британское руководство хочет нанести россиянам действительно болезненный удар, ему следует избавить лондонский Сити от грязных денег, но Великобритания не может себе этого позволить, в частности, потому, что ее ослабил Брексит. Британское правительство само поставило себя в такое положение и связало себе руки.

— К. П-Н.: В Великобритании уже появились законодательные решения, которые позволят расследовать ситуации, когда «отмытые» деньги попали в британскую экономику. Однако проводить такие операции в рамках одной страны бессмысленно: эти деньги просто уйдут куда-то еще.