Капканы, в которые может попасть Владимир Путин

«Слабые люди верят в удачу, сильные — в причину и следствие» — автор этих слов, великий американский мыслитель XIX века Ральф Уолдо Эмерсон, явно был докой во многих сферах, но только не в области государственного управления. В 2016 году нашей стране пришлось столкнуться со многими трагедиями. Но если говорить о глобальных политических процессах, то сильному человеку российского государства Владимиру Путину в уходящем году необычайно везло.

Кто мог себе представить, что президентом США станет дружественно настроенный к России человек, которого местная политическая элита ранее воспринимала не иначе как богатого шута? Кто мог вообразить, что основным кандидатом в президенты Франции станет еще один «друг Путина» — считавшийся серым и скучным функционером Франсуа Фийон?

Кто мог поверить в то, что известный своей свирепостью и несгибаемостью лидер Турции Эрдоган, пойдя в конце 2015 года на разрыв с Россией, уже к середине года нынешнего сожмет в кулак свою гордость и помирится с Москвой на путинских условиях?

Не берусь судить о том, что является первопричиной путинских политических триумфов 2016 года — благоволение фортуны или трезвый политический расчет. Но новый, 2017 год бессменный фактический лидер России в новом веке встречает, находясь в стадии очередного политического подъема. Однако не зря говорят, что в каждой победе заложены семена будущего поражения, и что, если «садовник» их вовремя не заметит, эти семена вполне могут прорасти.

С моей точки зрения, в 2016 году в российской политике ярко проявилось несколько опасных долгосрочных тенденций. Если Путин вовремя не осознает риск, который заключен в этих трендах, то в ближайшие годы очень многие политические достижения Владимира Путина вполне могут превратиться в пыль и прах.

Внутренняя цена внешней политики

«Главный принцип моей внешней политики — хорошее правление внутри страны», — сказал некогда великий старик британской политики Уильям Гладстон — единственный человек в истории своего государства, которому удалось четырежды занять пост премьер-министра. Бьюсь об заклад, что 99% членов нынешнего российского руководства готовы подписаться под этим утверждением.

В Кремле прекрасно осознают всю опасность мнения: дескать, Владимир Путин так увлекся внешней политикой, что совсем забросил политику внутреннюю. В Кремле понимают: риторика на тему «наконец-то мы встали с колен» не может вечно служить компенсацией ощутимого снижения уровня жизни большей части населения. В Кремле готовы на все, чтобы доказать: в сфере внутренней политики Путин тоже делает сейчас все, что физически возможно, и даже больше.

«Мнение о том, что президент пренебрегает положением дел внутри страны и концентрируется только на внешней политике, абсолютно не соответствует действительности, — заявил мне политик из ближнего круга ВВП.

— Две трети своего времени Путин уделяет внутренней политике и только одну треть — внешней. Что необходимо делать во внешней политике — Путину это в принципе понятно. А вот во внутренней политике, в сфере управления экономикой много затыков, много нерешенных проблем и вопросов без очевидных ответов. Только о части проводимых президентом совещаний экономической тематики сообщается официально. Многие из таких мероприятий проходят в абсолютно непубличном режиме».

Я считаю, что это заявление — вовсе не официальная отмазка, а вполне точное отражение реальности. Путин — это не какой-нибудь оторванный от реалий политический мечтатель-романтик. ВВП понимает: государство без солидной экономической базы не может всерьез претендовать на роль великой державы, победа на внешнем фронте всегда в очень значительной степени куется на фронте внутреннем.

На Западе считается аксиомой: путинская Россия настроена на безудержную экспансию. Я убежден в противоположном: Путин хочет договориться. Договориться на основе формального или неформального признания Западом нового — или слегка подзабытого старого — статуса России на мировой арене. Проблема в том, что далеко не все в этом мире зависит от путинских желаний.

До начала крымского кризиса у России была возможность самостоятельно регулировать: сколько ресурсов страны следует направить на внутреннее развитие, а сколько — на активную внешнюю политику. В последние годы у нас такой возможности нет.

Экономика страны сейчас работает в режиме осажденной крепости, в режиме «все для фронта, все для победы». И мы не можем в одностороннем плане перейти на другой режим работы. Для танго нужны двое. Для снижения уровня напряженности в отношениях России и Запада требуется обоюдное желание партнеров разомкнуть борцовский захват.

Путин не способен в одиночку обеспечить обоюдность такого желания. Путин может давить на Запад, подталкивать его к нужному для России исходу, стараться дипломатически переиграть европейских и американских лидеров. Но он не может влезть в их мозги и перевернуть их мировоззрение. Западные лидеры сами должны принять выгодное для нашей (и не только для нашей) страны решение.

Приблизительно то же самое относится и к участию России в сирийской войне. Я не знаю, о чем именно думал тогдашний глава президентской администрации Сергей Иванов, объявляя 30 сентября 2015 года: «Это операция ВКС России, конечно, не может продолжаться бесконечно и имеет вполне определенные временные рамки».

Глядя из декабря 2016 года, я не совсем понимаю и смысл заявления, которое Кремль сделал 14 марта этого года: «Президент России констатировал, что принципиальные задачи, которые ставились перед Вооруженными силами РФ в Сирии, решены. Условлено осуществить вывод основной части авиационной группировки ВКС России. При этом для контроля за соблюдением режима прекращения боевых действий российская сторона сохранит на территории Сирии пункт обеспечения полетов авиации».

Время показало, что российскому руководству пришлось в режиме реального времени модифицировать свои намерения в отношении Сирии. И «вполне определенные временные рамки» оказались в итоге не такими уж «вполне определенными». И «неосновной части авиационной группировки в Сирии» пришлось не осуществлять «контроль за соблюдением режима прекращения огня». Ей пришлось делать то, что «основная часть нашей группировки» делала до марта: воевать самым серьезным образом.

Я не считаю, что у кого-то есть моральное право обвинять российских лидеров в сознательном введении публики в заблуждение. Геополитические шахматы совсем не равнозначны шахматам обычным. Если ты вступил в игру, ты не можешь просто извиниться и прервать партию в момент, когда она тебе наскучит.

Ты должен либо играть до логического конца, либо смириться с катастрофическими последствиями твоего досрочного выхода из игры. А в том, что последствия нашего досрочного выхода из «сирийской игры» будут именно катастрофическими, сомневаться, к моему глубокому сожалению, не приходится.

Еще один британский премьер-министр XIХ века лорд Солсбери как-то раз изрек: «Я бы не придавал особого значения разговорам военных о стратегической важности той или иной территории. Если им дать полную волю, то они потребуют разместить гарнизон на Луне для того, чтобы защитить нас от Марса».

Но, увы, к нашей сирийской ситуации эта мудрая мысль уже неприменима. Всерьез заявлять, что Сирия не имеет стратегической важности для России, можно было лишь до 30 сентября 2015 года.

Даже если раньше такой стратегической важности не было, сейчас она появилась. Если наша страна уйдет из Сирии, не выполнив задачи, которые она поставила перед собой — я бы охарактеризовал эти задачи как стабилизацию светского режима в Дамаске и максимальное ослабление запрещенной в РФ террористической группировки ИГИЛ, — то мы столкнемся с грандиозной потерей престижа.

А потеря престижа — это в международной политике категория вполне материальная и осязаемая. Вспомним, каким мрачным было самоощущение нашей страны после распада СССР в 90-е годы. Вспомним, как долго Америка приходила в себя после своего поражения во вьетнамской войне в 70-е годы.

Кроме того, подраненная, но не уничтоженная группировка ИГИЛ вряд ли поступит по отношению к нашей стране так, как вьетнамцы поступили по отношению к американцам. Вряд ли ИГИЛ все нам забудет и оставит нас в покое. Россия не может дать задний ход в Сирии. Россия в Сирии может двигаться только вперед.

Вот какой вывод, по моему мнению, напрашивается, если подводить итог разговору о внешнеполитической и внутриполитической составляющих в деятельности Владимира Путина. То, что ВВП тратит две трети своего времени на экономические и социальные проблемы внутри страны, — это, конечно, похвально, позитивно и хорошо. Но для перезапуска мотора внутреннего развития России в первую очередь требуется вот что: избавление нашей страны от ее нынешних внешнеполитических проблем. Надеюсь, что глава российского государства это полностью осознает.

Диктатура активистов

«Диктатура закона — единственная разновидность диктатуры, которой мы обязаны подчиняться» — эту звонкую фразу и.о. Президента РФ Владимир Путин произнес спустя считаные дни после своего прихода к власти — в январе 2000 года на расширенной коллегии Министерства юстиции. Спустя без малого 17 лет можно с грустью констатировать: провозглашенная Путиным цель так и не была достигнута.

В 2016 году мы имели не диктатуру закона и даже не диктатуру государственного аппарата. Страна столкнулась с новым веянием — диктатурой субъективного мнения, с агрессивным наступлением активистов всех мастей, навязывающих обществу свои воззрения и ценности.

Февраль этого года. Не обладающие никаким официальным статусом гражданские активисты, словно дикого зверя, гонят экс-премьера России Михаила Касьянова по коридорам нижегородской гостиницы. Бывший второй человек в нашей государственной иерархии вынужден на унизительно долгий срок закрыться в отельной кладовке. За дверью его ждут активисты, жаждущие, по их словам, задать лидеру оппозиционной партии неудобные вопросы. Полиция прибывает на место этого «политического спора» спустя пять часов.

Сентябрь этого года. Известная блогер пишет гневный пост в Интернете про выставку в крупной московской галерее и прикладывает к этому посту фотографии, не имеющие к собственно выставке никакого отношения. Очень скоро галерея оказывается в осаде разгневанных гражданских активистов.

Пытавшееся вначале что-то доказывать галерейное начальство довольно быстро понимает всю бесполезность этого занятия и временно вешает на двери своего заведения замок. Официальные государственные структуры выступили в этой истории в ипостаси стороннего наблюдателя.

В этих двух нашумевших случаях по-настоящему важным, с моей точки зрения, является вовсе не политическое лицо Михаила Касьянова и не морально-юридический облик автора фотографий. И по поводу одного и по поводу другого вполне можно спорить и дискутировать.

По-настоящему важным является добровольный отказ официальных российских властей от принципа, который я считаю наиважнейшим в политической жизни любой страны, — принципа монополии государства на насилие.

Живший на стыке XIX и ХХ веков знаменитый немецкий политический экономист Макс Вебер очень долго искал ответ на вопрос: что делает современное государство государством? Вот к какому выводу он в конце концов пришел: «Современное государство — есть организованный по типу учреждения союз господства, который внутри определенной сферы добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства… а всех сословных функционеров с их полномочиями, которые раньше распоряжались этим по собственному произволу, экспроприировал и сам занял вместо них высшие позиции».

Я извиняюсь за наукообразность и даже заумность приведенной выше формулировки. Но за этой заумностью и наукообразностью скрываются вполне конкретные и жизненные вещи. Если официальная вертикаль власти добровольно отказывается от своего права карать и миловать, решать, кто прав, а кто виноват, то на данной территории появляются сразу несколько вертикалей власти. Общество возвращается в феодализм, в систему, в рамках которой суд над гражданами вершат множество конкурирующих между собой «сословных функционеров».

В отличие от современной Украины, где уже давно никто не удивляется заголовкам типа «гражданские активисты жестоко избили милиционеров», в России подобные явления наличествуют пока в зачаточной форме. В отличие от Украины, где официальная власть безнадежно потеряла контроль над политическим процессом, в России мы имеем дело с контролируемым экспериментом со стороны государства.

Вот как я вижу суть этого эксперимента. Столкнувшись на излете 2011 года с «болотным феноменом», Кремль очень быстро убедился: его прежняя ставка на «общественные организации», любой чих которых непременно согласовывался с чиновниками Администрации Президента, себя не оправдывает. В решающий момент — или по меньшей мере в момент, который тогда казался решающим, — активисты таких организаций просто-напросто ушли в кусты.

Подобное было решено лечить подобным. Кремль решил сделать ставку на настоящих, а не на бюрократически-бумажных активистов. Частично подобная политика оправдала себя. Например, патронируемый Кремлем «Объединенный народный фронт» превратился одновременно в жуткую головную боль для среднестатистического российского губернатора и в важный цивилизующий фактор региональной политики.

Федеральный центр целенаправленно выбирает на роль руководителей своих местных филиалов ОНФ активистов, которые или не связаны с региональными администрациями, или даже находятся с ними в противостоянии. Таким образом, у Москвы появился новый независимый канал получения реальной, а не приглаженной информации о ситуации в регионах. У многих местных царьков появился мощный стимул особо не озорничать.

А вот у многих идеологически близких к власти общественных организаций стимул не озорничать, напротив, начисто пропал. Видя раз за разом, что официальные управленческие структуры не остужают их душевные порывы, они все больше смелеют и набираются уверенности.

Частично подобное положение дел по-прежнему выгодно власти: борьба с радикальной оппозицией в России сейчас фактически переведена на схему аутсорсинга. У власти есть возможность заявлять: это не мы! Это гражданские активисты! Вы разве против развития гражданского общества?

Дональд Трамп похоронит Украину

Чего в чиновничьих кабинетах, возможно, еще не до конца осознали, так это следующего: процесс строительства гражданского общества ни в коем случае нельзя выпускать из берегов. Наводнение затопит все вокруг, включая официальные властные структуры.

Так случилось в царской России, где при Николае II было модно заигрывать с тогдашними гражданскими активистами. Так случилось на Украине, где президент испытывает панический страх перед радикально настроенными элементами общества.

Еще раз повторяю: современная Россия бесконечно далека от чего-то подобного. Однако тревожные звоночки для власти, как мне кажется, уже звучат. Публичная перебранка между пресс-секретарем Владимира Путина и видным деятелем байкерского движения закончилась тем, что озвученное Дмитрием Песковым требование извиниться было отвергнуто в не самой корректной форме.

За рамками публичного пространства, как мне рассказал информированный собеседник во власти, байкерам в доступной форме все объяснили. Но внутри рамок публичного пространства одержать победу в споре пресс-секретарю президента так и не удалось.

Весьма интересные логические выводы можно сделать и из недавнего случая, когда такой видный сторонник действующей власти, как Никита Михалков, громогласно обвинил Ельцин-центр в антигосударственной деятельности. Напомню, что председателем попечительского совета Ельцин-центра является руководитель Администрации Президента РФ.

Неужто «враги государства» засели так высоко? Оба этих примера носят скорее анекдотический характер, не спорю. Но, как известно, в любой шутке есть лишь доля шутки. В российской идеологической сфере наметился очень опасный крен. Высшие интересы нашего государства требуют восстановления равновесия.

Ловушки будущего

Титану мировой дипломатии, отставному государственному секретарю США Генри Киссинджеру приписывают фразу: «На следующей неделе не может быть никакого кризиса. Календарь моих встреч уже целиком заполнен». К несчастью, в реальной жизни так не бывает.

Кризисы отказываются терпеливо стоять в очереди. Кризисам наплевать, что руководство страны и без того перенапряжено и в календаре его встреч уже нет живого места. Кризисам такая ситуация даже на руку: они могут спокойно вызревать и увеличиваться в размере.

Именно так себя, например, ведет такой не слишком замечаемый российскими властями кризис, как нарастание эпидемии СПИДа в нашей стране. Вот выдержка из недавнего доклада заместителя главного врача центра СПИДа Московской области Григория Каминского на научной конференции в Суздале: «Вызов эпидемии ВИЧ в России очень силен.

Аналогов такой угрозы нет ни в Европе, ни в Америке. Эпидемия вовлекает все больше людей, угрожая их жизни и здоровью… Можно смело говорить — весь наш арсенал прошлых методов можно выбросить на помойку как устаревший хлам. Он неэффективен перед лицом угрозы современной эпидемии ВИЧ-инфекции».

Страшное заявление. Страшное — и в то же самое время очень типичное. С аналогичными предупреждениями то и дело выступают самые разные специалисты. Но вот слышали, чтобы в набат по поводу эпидемии СПИДа в России били по-настоящему высокопоставленные чиновники, лидеры нашей страны? Я не слышал.

Почему из всех кризисов, до которых у руководства страны пока не доходят руки, я выбрал именно эпидемию СПИДа? Во-первых, потому что в каком-то смысле СПИД страшнее, чем запрещенная в РФ группировка ИГИЛ. В мире уже есть государства, которые СПИД полностью лишил будущего. Нельзя допустить, чтобы Россия пополнила их ряды.

Молчание Владимира Путина. Что угрожает США?

Во-вторых, мне кажется, что одна из главных причин невнимания нашей власти к эпидемии — это те политические капканы, о которых я написал выше. Высшие политические лидеры РФ перегружены текущими острыми внешнеполитическими и экономическими проблемами. Им не до бомбы, которая обязательно рванет, но только через энное число лет.

А еще многие предлагаемые специалистами меры не реализуются потому, что против них выступают влиятельные гражданские активисты и общественные деятели: мол, не соответствуют предлагаемые меры нашим традиционным моральным ценностям и нашей духовности!

Я целиком за духовность — духовность, помноженную на прагматизм. Когда под страшной угрозой оказывается сам фундамент будущего страны, все предрассудки, с моей точки зрения, должны быть отброшены.

Надеюсь, что Владимир Путин придерживается по данному вопросу аналогичного мнения. Надеюсь, что в 2017 году Президент РФ сумеет избежать тех ловушек, которые для нас «заботливо» расставлены, и бережно извлечь Россию из тех капканов, в которые мы уже угодили. Говорят, что надежда умирает последней. Хочу верить, что мои надежды будут жить.

Автор: Михаил Ростовский

Подпишитесь на нас Вконтакте, Facebook, Одноклассники