Кремлевская утопия разбилась о быт

20 сентября 2018, 10:12 • 883 • Аналитика

После «пенсионного маневра» система, которую построил Путин, больше не работает в прежнем режиме. Она постоянно дает осечки.

Кто-то уже заметил, а кто-то еще нет, но мы очередной раз живем в новую эпоху. Её прологом стало июньское заявление нескольких неглавных, однако уполномоченных свыше людей, о грядущем повышении пенсионного возраста. Почти все лето начальство растерянно суетилось, а массы ждали, что скажет вождь. В конце августа президент «реформу» поддержал, и это стало переломным моментом. Его обращение не было принято народом. Разумеется, система по-прежнему крепка. Но в новой атмосфере работать по-старому она не может. Хотя и пытается. Поэтому каждый день — сюрпризы.

Долгие годы и особенно решительно после установления так называемого крымского консенсуса Владимир Путин сооружал идеальную в своих глазах модель административного и интеллектуального управления. И вроде бы соорудил.

Переход к принципу назначенства всех должностных лиц дошел до точки. Как и балаганизация пропагандистской машины. При этом всенародные выборы с присутствием нескольких фамилий в бюллетене никто не отменял. Просто победитель в каждом случае был известен. Остались и своего рода партии — «ЕР», КПРФ, ЛДПР. Допускалась даже полусистемная и не вполне системная оппозиция — от «Яблока» до более радикальных критиков режима (исключая, разумеется, навальновцев).

Главное, что в этой утопии каждый знал свой маневр. Винтики вертикали бездумно выполняли любые приказы, спускаемые сверху. Назначенцы-«технократы», не успев осмотреться в новых для себя землях, беспрекословно избирались местным людом. Казенные агитсредства кормили публику не какими-то там чистыми выдумками, а специальной, хорошо усвояемой смесью лжи и правды. Актив «системной оппозиции», купаясь в роскоши, шептал народу слова сочувствия, но работать вертикали не мешал. Некоторых даже брали на административные должности и радовались их усердию. Оппозиция не вполне системная тоже имела нишу — ей разрешали устраивать митинги в специальных местах, вслух ругать госполитику, а затем расходиться по требованию начальства. И лоялисты, и критики соглашались с тем, что эта утопия прочна и проживет еще долго.

Не учитывая, что она возможна только в особом климате — когда низы видят в вожде своего благодетеля и заступника или хотя бы наименьшее зло.

И вдруг климат изменился. Это назревало уже не меньше года, но «пенсионный маневр» одномоментно потряс умы. Дело не просто в рейтингах. Да, они спустились к докрымским уровням, но все еще высоки. Тут важнее две вещи, в цифрах не выражаемые. Во-первых, в массах возникло ощущение, что вождь и его режим повернулись спиной к народу. Девятнадцать лет Кремль старался этого не допустить — и вот не справился. А во-вторых, продвижение пенсионной реформы невольно выставило на обозрение то, чего рядовые россияне старались в упор не видеть — гигантское сословное неравенство. Реформаторы пенсий, люди сплошь богатые, потребовали жертв от бедных и средних, чтобы столпам системы, нескольким миллионам привилегированных, на все хватало денег.

Из-под путинской утопии вытащили фундамент. «Они хотят получить все, ничего не давая взамен. А это ведь нарушение небесной гармонии. Небо всегда за это наказывает», — говаривал председатель Мао. И эта мысль вполне приложима к нашим делам, пусть с поправкой на российскую специфику.

Разом разбалансировались все механизмы.

Командующий Росгвардией обращается к арестованному Навальному, прямо грозя расправой («дуэлью»). Раньше ни он, ни другие высшие начальники такого не делали. Поскольку Навальному не находилось места в утопии, на официальном уровне его имя просто не упоминали. А в том мире, который открывается сейчас, он — мишень.

Двух подозреваемых в покушении на Скрипалей вытаскивают на экран для произнесения странных текстов, воспринимаемых на Западе как полное признание, а в России — как нечто нелепое и позорное. Ни той, ни другой задачи явно не ставилось. Просто машина пропаганды, со своими устаревшими начальниками и повторяющими одни и те же приемы опостылевшими исполнителями, потеряла всякую способность сбивать людей с толку. Из-под лжи у них то тут, то там вылезает правда. О бравурных передачах, восхваляющих Путина и его друзей, я уж и не говорю. Раньше таких несвоевременных ходов не было. Профессиональные обманщики обманывают уже только самих себя.

«Единый день голосования» 9 сентября преподнес больше сюрпризов, чем все предыдущие «единые дни», вместе взятые. Но, конечно, нерв этой недели — скандал в Приморье.

Не дадим сбить себя с толку и не станем называть политической конкуренцией борьбу путинского назначенца Тарасенко, брошенного на Владивосток в конце прошлого года, с богатым бизнесменом-коммунистом Ищенко. Тарасенко никакой не политик и быть им не может. Как и Ищенко, в активе у которого лишь двухминутный программный клип под названием, разумеется, «20 шагов» (в коем поспешно перечисляются вовсе не шаги, а всевозможные посулы, в основном невыполнимые).

Дело не в двух персонах, а в народе, который отказался играть в утопию и отторг назначенца, причем только что лично и открыто поддержанного вождем.

Но следующее действие этой драмы бьет по утопии еще сильнее. Когда неучтенными оставались лишь пара процентов протоколов, и Ищенко, видя очевидный свой перевес, уже объявил себя победителем, заверил Путина в лояльности и начал делить посты, табло Центризбиркома на много часов перестало обновляться, а потом, вопреки законам математики, вывело вперед казенного претендента. Манипуляции с голосами — дело обычное. Но все же не с такой прямотой и публичностью. Эта история еще не закончена, однако грубейший системный сбой в любом случае налицо. И видно, что барахлят не отдельные узлы госмашины, а буквально все подряд. Чему примером два петербургских «антипенсионных» митинга — 9-го и 16-го сентября. Из которых первый стал национальным событием, а второй дал много пищи для размышлений.

Первый заявили навальновцы, второй — городские оппозиционеры всех расцветок, образовавшие нечто вроде альянса и весьма этим гордые. И тем, и другим разрешили помитинговать, выделив не особо просторное и не слишком центральное место около Финляндского вокзала. Если бы эти акции прошли привычным порядком, почти никто бы их не заметил, ведь на первую явились тысячи три, на вторую — тысяча. Но оба митинга были в итоге запрещены городским начальством под предлогом срочного ремонта не знаю чего.

Навальновцы все равно сошлись протестовать, и стянутые в этот район превосходящие силы охранителей свинтили полтысячи подростков. Приговоры к арестам и штрафам сыпались сотнями. Если и не вся страна, то обе столицы вздрогнули. Несогласованные митинги разгоняли и раньше, но показательная расправа с согласованным случилась впервые.

Неделю спустя объединенная оппозиция тоже собралась у Финляндского вокзала, но бузить не стала и послушно переместилась в указанный начальством небольшой сквер, где какой-то человек с манерами массовика-затейника позволил нескольким активистам сказать антиреформенные речи, осыпая их слушателей ироническими репликами. После чего всех строго попросили уйти.

Если к навальновцам власти и раньше были суровы, а сейчас только резко увеличили градус репрессий, то отношение режима к остальным своим критикам можно, пожалуй, назвать принципиально новым.

До сих пор у этих критиков была своя ниша в утопии. Их готовность выполнять все начальственные предписания, даже и радикально меняющиеся на ходу, зацикленность на исполнении митинговых ритуалов и заведомое согласие, чтобы на их требования никто не обращал внимания, — все это, казалось бы, располагало к тому, чтобы позволить им собраться на дозволенной площадке, сказать речи и спокойно разойтись.

Раньше так и делали. Но, видимо, страх потерять контроль над событиями пересилил даже тут. Мирных оппозиционеров демонстративно унизили, последовательно отказав во всех скромных привилегиях, которыми раньше сами же и наделили.

Как и все, задуманное на века, утопия оказалась недолговечной. От нее отрекаются и верхи, переходя к ничем не закамуфлированным силовым акциям, и низы, которые больше не ведутся на старые способы обмана и начинают в непривычно резких формах выказывать неверие в систему.

Раз уж прежняя утопия разбилась о быт, то кремлевским по логике пора бы заняться составлением какого-то другого коктейля из репрессий и уступок. Осень-2018 обещает много новинок.