New Yorker: Путин готовит почву для того, чтобы стать вечным лидером России

Писать о России ради заработка — значит неизбежно заниматься анализом мыслей, решений и махинаций одного человека, Владимира Путина, а это неотвратимым образом приводит к частым ошибкам. Очередной неожиданный поворот в российской политике произошел во вторник, 10 марта, когда в ходе по-своему трагикомической сцены этого политического театра Валентина Терешкова, бывший советский космонавт и член российского парламента, предложила внести в конституцию поправку. Предложение, выдвинутое Терешковой, которой, несомненно, приказали это сделать, было простым и прямолинейным: обнулить президентские сроки Путина, предоставив ему возможность вновь участвовать в выборах президента в 2024 году, когда его текущий, уже четвертый срок подойдет к концу. «Учитывая его [Путина] мощнейший авторитет, — это стабилизирующий фактор для нашего общества», — заявила она.

Вопрос о том, что произойдет в 2024 году, обсуждается с тех пор, как Путина переизбрали в 2018 году. В настоящий момент, согласно российской конституции, Путин больше не может баллотироваться, и, чтобы это сделать, ему необходимо что-нибудь придумать. В январе без всяких предупреждений Путин распустил правительство и заявил о необходимости внести изменения в конституцию — большинство обозревателей тогда предположили, что этот процесс позволит заложить основы для новой эпохи Путина в российской политике. Москва была поглощена разговорами о приближающемся «переходном» периоде. В типичном путинском стиле детали были окутаны туманом, и их обсуждение оставили на потом. Сам Путин делал загадочные и зачастую противоречивые намеки касательно своих намерений — слишком большое количество деталей позволило бы его противникам и врагам, как внутри Кремля, так и на улицах, подготовиться к тому, что он намеревался провернуть.

Днем во вторник, 10 марта, было впечатление, что вот-вот появится некоторая ясность — ясность, удручающая и до печального очевидная для таких обозревателей, как моя коллега Маша Гессен (Masha Gessen), которая уже очень давно диагносцировала вечность и незыблемость правления Путина. После «неожиданного» предложения Терешковой Путин заявил, что он приедет в Думу, чтобы ответить на него. «В принципе, этот вариант был бы возможен», — сказал Путин с напускной скромностью: если этого требует народ, так тому и быть. И в течение всего нескольких часов следующие 16 лет российской политической жизни были окончательно определены.

Именно здесь я и допустил ошибку. В середине января, спустя день после неожиданного роспуска российского правительства и прозвучавшего из уст Путина призыва провести конституционную реформу, я был в Вашингтоне, где я сказал группе представителей аналитических центров, правительственных чиновников и дипломатов, что, хотя путинский призыв переписать российскую конституцию не предвещает ничего хорошего, он все же указывает на то, что в дальнейшем Путин видит себя в несколько иной роли — уже не президентом страны, а деятелем на какой-то иной должности. Мне долгое время казалось, что Путина всерьез заботит вопрос легитимности, а также его историческое наследие, и это вселяло в меня уверенность, он не хочет стать в глазах потомков пожизненным диктатором, нарушавшим закон.

Итак, я думал, что, даже если никаких фактических изменений в системе управления Россией не произойдет, эти изменения хотя бы будут закреплены де-юре. Путин все равно продолжит всем руководить, но в рамках какой-то другой структуры, а это значит, что на сцене могут даже появиться какие-то новые лица и институты. Правящая система примет некую новую форму, даже если лежащая в ее основе логика останется прежней: Путин останется воплощением государственной власти, фигурой, находящейся над политикой, и судьей последней инстанции в разрушительных распрях между представителями элиты.

Последние два месяца в центре политических дискуссий в Москве было то, как в конституции с внесенными в нее изменениями будет прописана вероятная роль Путина и новый проект архитектуры государственной власти. Референдум по предложенным поправкам к конституции намечен на 22 апреля. Кремль создал специальную комиссию, которая должна будет рассмотреть проекты поправок, хотя все прекрасно понимают, что окончательный текст будет написан в узком кругу ближайших советников Путина без учета мнения общественности. Между тем министры были отправлены в отставку, и на их место пришли новые люди. Согласно одному из наиболее абсурдных сценариев, Россия и Белоруссия могли бы слиться в единое государство, которое Путин возглавил бы. (По слухам, президент Белоруссии Александр Лукашенко на это не согласился.)

Как написала газета The New York Times в январе, «попытки расшифровать эти подсказки — и споры о том, стоит ли вообще пытаться это делать, — погрузили международное сообщество экспертов по Кремлю в противоречивую какофонию прогнозов и интерпретаций». Я был среди тех, кто пытался не гадать и не прогнозировать, однако интенсивность дискуссий на эту тему росла, и такая позиция стала для меня как для журналиста попросту неприемлемой. Со своей стороны, российская общественность, по большей части разочарованная и абсолютно незаинтересованная в политике, демонстрировала практически полную апатию. И Путин совершил шаг в духе Карла Роува (Karl Rove) — Роув настаивал на введении мер, запрещающих однополые браки, которые, по его мнению, должны были увеличить явку республиканцев на выборах 2004 года. Путин заявил, что в новой российской конституции должен быть прописан запрет на однополые браки, в надежде на то, что этот дешевый трюк поможет возродить интерес к довольно унылому процессу.

Я никогда не верил, что новая конституция откроет двери в новую эпоху честной и прозрачной демократической политики, однако, как и многие другие обозреватели, следящие за ситуацией в России, я действительно полагал, что Путин все же может формально сменить должность — к примеру, стать главой Государственного совета — некогда малозначимого органа, который после перезагрузки конституции, вероятнее всего, приобретет новое значение. Возможно, Путин найдет новые способы распределить власть между различными лагерями внутри российской элиты, сохранив свой авторитет.

Сейчас стало ясно, что Путин сохранит свою власть вовсе не благодаря какой-то ловкой манипуляции или трюкам с конституцией. Скорее всего, он сделает это самым грубым и прямолинейным образом, просто оставшись на том же посту, который он занимал последние 20 лет (за исключением того короткого промежутка времени, когда президентом был Дмитрий Медведев), на следующие 15 лет. Если Путин останется президентом до 2036 года, когда ему исполнится 83 года, он обгонит даже Иосифа Сталина по количеству лет, проведенных во главе страны. (Сталин правил 29 лет, а у Путина есть шанс править 36 лет.)

Впервые я приехал в Россию, будучи еще студентом-второкурсником, когда шел только второй год правления Путина. Теперь мне почти 40 лет, а Путин так и остался одной из центральных тем моих репортажей. Если внесенные в конституцию поправки позволят Путину и дальше оставаться во главе страны, я будут писать о нем, когда мне исполнится 55 лет. Но все это выглядит банальным и пустым по сравнению с тем, с чем сталкиваются россияне моего возраста: они, очевидно, обречены провести большую часть своей здоровой и теоретически продуктивной жизни в тени Путина, а их семьи, карьеры и судьбы будут зависеть от устремлений, страхов и решений всего одного человека.

Никто не станет жалеть Путина, однако создается впечатление, что он попал в ловушку той системы, которую сам же и создал. Уничтожив все остальные опоры власти и сконцентрировав всю власть в своей собственной личности и образе, Путин оказался в ситуации, когда у него нет выхода. Путин убедил себя, что единственный способ восстановить и укрепить влияние России — это для начала собрать и удержать всю власть в своих руках. Теперь любая попытка передать часть власти другим несет в себе угрозу для позиций России. Как в 2014 году сказал один из советников Путина, Вячеслав Володин, который сейчас является председателем Государственной думы, «есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России». В тот момент высказывание Володина поразило меня, показавшись мне одновременно оговоркой и достаточно проницательной характеристикой того, как Путин и представители его ближайшего окружения видят его роль.

«Уверен, что придет время, когда высшая президентская власть в России, что называется, не будет так персонифицирована, не будет связана с каким-то одним человеком, конкретным, — сказал Путин во вторник, 10 марта. — Но вся наша предыдущая история складывалась именно таким образом, и, конечно, мы не можем этого не учитывать». Скрытый смысл этого высказывания Путина заключается в том, что, конечно, в культах личности мало хорошего, однако мы переживаем чрезвычайные времена, поэтому сейчас мы не имеем права экспериментировать.

Действительно, трудностей сейчас хватает. За последние несколько дней Россия спровоцировала обострение нефтяной войны с Саудовской Аравией и другими членами ОПЕК, и цена на нефть упала на 30% — это мощный удар по экономике России, которая сильно зависит от экспорта нефти. Только за понедельник, 9 марта, рубль потерял 10% своей стоимости к доллару. Коронавирус, который перевернул жизнь во всем мире с ног на голову, негативно сказывается и на ситуации в России. (Пока Россия официально сообщила только о 20 подтвержденных случаях заражения, однако нет никаких сомнений в том, что это лишь следствие недостаточно эффективных проверок.) Перспектива переизбрания Дональда Трампа пока довольно туманна: очевидно, нельзя исключать вероятность того, что он проиграет на выборах в ноябре, и, учитывая события минувших лет, действия демократической администрации вряд ли будут отвечать интересам Путина.

В результате мы переживаем напряженный и деликатный геополитический момент, однако, если вы авторитарный лидер, ищущий некие чрезвычайные обстоятельства, чтобы оправдать свои решения, вы всегда сможете их найти. На самом деле Путин использовал этот аргумент на протяжении почти 20 лет: сейчас не время раскачивать лодку, пока условия неподходящие, сейчас не время для революции. Стране необходима стабильность, утверждает Путин, однако со временем стабильность превращается в стагнацию.

Временами я задаю себе вопрос, может ли театр, который перед нами разыграли во вторник, 10 марта, быть всего лишь дымовой завесой — попыткой Путина держать всех, в том числе своих «придворных», в замешательстве, мешая им разрабатывать альтернативные планы на будущее. В рамках этого сценария Путин просто оставил для себя возможность баллотироваться в 2024 году, но в конечном итоге он может ей и не воспользоваться — его истинные планы мы узнаем позже. Но я провел немало лет, анализируя действия Путина и пытаясь спрогнозировать его политическое будущее — зачастую напряженно пытаясь найти нечто сложное там, где истина была достаточно простой. Если бы я мог, я раз и навсегда перестал бы писать о Путине. Возможно, где-то накануне моего 60-летнего юбилея, я наконец смогу это сделать.