Олег Сенцов: дайте мне возможность, и я бы с Путиным точно не разговаривал (УП)

Как бы это было не смешно, но об этом интервью «Украинская правда» договорилась с Олегом Сенцовым на дне рождения бывшего секретаря СНБО Александра Данилюка. Это произошло сразу же после известной драки с советником председателя ОПУ (офис президента Украины — прим. ред.) Тимофеем Миловановым — почти на том самом месте, где Данилюк зарядил Милованову в глаз.

Возможно, именно та драка и спровоцировала у нас дополнительное желание поговорить о ситуации в стране и об отдельных политиках. Есть и другая, более веская причина этой записи — Сенцов улетел на кинофестиваль в Венецию презентовать свой первый после освобождения из плена фильм под названием «Носорог» о жизни в девяностых.

В 2018 году, когда режиссер отбывал наказание в российском городе Лабытнанги, Зеленский косвенно использовал имя Сенцова в своей предвыборной агитации. Тогда формально еще даже не кандидат в президенты выпустил рекламу нового сезона «Слуги народа», в котором показывали телевизионные новости, где телеведущая объявляла мечту киношного президента: «В Киеве, в кинотеатре „Октябрь" состоялась премьера новой ленты Олега Сенцова».

И вот эта мечта стала реальностью. Однако, судя по высказываниям некоторых представителей ОПУ в фейсбуке, в реальной жизни от выхода фильма Сенцова на Банковой рады не все. Да и не только там.

В течение часа мы поговорили с кинорежиссером о Венецианском кинофестивале, о его фильме «Носорог» и об отношении к нему в ОПУ, спросили про Зеленского и Порошенко, озвучили вопросы читателей о политическом будущем Сенцова и смоделировали встречу бывшего политического узника с Путиным.

Олег Сенцов: Да, лечу на кинофестиваль в Венецию. Что касается фильма, сам показ произойдет девятого и десятого сентября, всего там будет шесть или семь показов. Сейчас просто лечу на открытие и буду там до конца фестиваля. Во-первых, я никогда не был в Венеции, говорят, что очень красивый город. Я никогда не был на Венецианском кинофестивале, он один из лучших, я хочу побывать и посмотреть хорошее кино и увидеть или старых знакомых, или познакомиться с новыми, поработать. Все думают, что кинофестиваль это красная дорожка, что кто-то там ходит по фуршетам. Нет, это такая штука…

— Нетворкинг в плане и бизнеса, и в плане продвижения своего проекта и работы на будущее. Это нормальная история — режиссеры это делают и продюсеры, и все. А я, как и режиссер, и сопродюсер выступаю в этом проекте, поэтому мне надо это делать. Это приятная работа. Показать свое кино, услышать первые отзывы — это всегда важно. Кстати, уже состоялся закрытый показ для руководства Госкино и Совета поддержки кинематографии.

— Их так немного шарахнуло, нормальное кино (улыбается).

— Нет, в такие времена мы уже не живем, слава Богу, поэтому такого уже нет. Но это кино брутальное, даже жестокое местами и оно так нормально бьет по голове.

— Это криминальная драма. Ну, вот ты посмотрел трейлер, полторы минуты, никто его не видел, а посмотрел Кравец (смеется). Ты смотрел последний монтаж, я тебе показал «по блату». Седьмого сентября как раз на вторую годовщину нашего освобождения будет презентация трейлера. Это я сейчас объясняю, чтобы ты понимал, о чем речь.

— Трейлер по сравнению с фильмом очень лайтовый. Так получилось. Я не то, что люблю жестокость. Знаете, есть люди, которые любят криминальный мир. Я держусь от этого подальше, для меня это вовсе не интересно. Первый фильм я снял о геймерах, второй — про бандитов, третий будет семейная драма про мальчика-аутиста, а потом будет семейное кино — вообще там почти голливудская комедия. У меня разные идеи, и в зависимости от идей я нахожу форму и сюжет, и все остальное. Это же не то, что я буду снимать только криминал, я никогда его не снимал и не собираюсь. Это просто один проект, он какой-то такой получился.

— Сейчас бюджет 1,6 миллиона евро. Это немало. Для авторского кино это очень нормальный бюджет. Если мы смотрим какие-то крупные проекты Голливуда, то это бюджет никакой. Но я работаю в поле украинского кино, в поле европейского кино, и это нормальный бюджет. Менее чем за один миллион евро снять кино очень сложно. А если у тебя есть полтора-два миллиона, то уже нормально себя чувствуешь.

— Там видно, что кино ограничено в бюджете и он использовал его по максимуму. То, сколько они собрали денег — это очень круто. И Антонио — это феномен. Я очень хочу посмотреть его следующие фильмы. Это один из лучших режиссеров молодого поколения. Слушай, я снял свое первое кино за двадцать тысяч долларов. Давайте померяемся этими цифрами, понимаешь? Просто можно снять и «Носорога» за сто тысяч долларов. Вопрос, как бы он выглядел. Он бы выглядел не так, как в трейлере, не так, как в кино. Вот я первый раз его посмотрел на большом экране. Я ни на что уже не мог повлиять, а просто смотрел. И мне было интересно, как это работает на большом экране. И скажу честно — мне не стыдно за это кино.

— Да, я это все знаю. Джонни Депп не знал, кто я такой, потом он узнал, сфотографировался. Он молодец. Слушай, и Мэрил Стрип делала так же… Это люди, кто-то с ними работал, и они на это выходили, поддерживали. Это хорошо. Если встречаю таких людей, которые меня поддерживали — будет ли это Джонни Депп, или уборщица тетя Маша, я все равно говорю — спасибо. Потому что ее вклад для меня, той, которая написала письмо или написала пост где-то там в фейсбуке, собравший десять лайков, аналогичен со вкладом Джонни Деппа. Они сделали все, что могли, для моего освобождения. Я благодарен обоим, для меня их вклад равнозначный.

— Я никогда таким не болел, чтобы со звездами знакомиться, — ради чего? Сейчас мы будем снимать следующее кино, оно называется «Кай». Это семейная драма о мальчике-аутисте, это более такая моя личная история (у сына режиссера врачи диагностировали аутизм — прим. УП). И я надеюсь, что мы получим финансирование Госкино. С первого захода у меня не получилось, вот будет второй заход через год, и мы собираем деньги в Европе. А потом еще второй проект — будем снимать с американцами на английском языке на Украине. С американскими звездами. И прямо сейчас мы ведем с топ-звездами кастинг.

— «Shining world», на русский переводится «Блистающий мир», на украинский — «Сяючий свiт». Сценарий я писал два дня в тюрьме в Челябинске, находясь в специзоляторе, в спецблоке. Часть этого фильма мне приснилась, это такая отдельная история. И я сейчас веду переговоры с топовыми звездами мира.

— Нет, это очень долгая история, это переговоры. Просто в таком случае меня интересуют эти люди, потому что я могу с ними работать. А просто с ними познакомиться, потому что это звезды — мне это неинтересно.

— Все очень просто. Еще в 2012-м году я выиграл питчинг (презентация кинопроекта с целью нахождения инвесторов — прим. ред.) и это я был человеком с улицы. У меня не было ни знакомых — ничего, и тогда я не сидел в тюрьме. Я просто снял «Геймер», который посмотрели и сказали: «О, хорошее кино, это классное кино, вот ты победил, молодец». Это был честный конкурс во времена Януковича, как бы там ни было. Там была другая проблема, что потом к тебе приходит помощник Януковича-младшего и говорил: «Ну что, деньги получил? Давай двадцать процентов».

— Ты что, не знаешь эту историю? Я тогда деньги не получил потому, что мы просто не успели это сделать. Началась революция и период подготовки, потом нас срезали. А к другим приходили — и все, люди платили двадцать процентов отката. Из миллиона получается двести тысяч, например. Кто больше, кто меньше, в зависимости от цифр. Это была стандартная ситуация, откаты и все. И так жила страна во времена Януковича.

— Сейчас таких примеров, такой информации я не знаю. Если бы знал, я бы обнародовал это позорное решение.

— Там есть много его, скажем так, друзей и партнеров, через которых он влияет. Это не только из-за денег — кому выделять, кому не выделять или что-то такое. Это же реальное влияние. Они, сняв кино «Слуга народа», стали властью. И сейчас понимают, что эту тему надо контролировать.

— Я не могу сказать, потому что я этих людей не знаю. Кого из старых я еще знаю — там их пару человек. А новых — нет. Вот мы делали закрытый показ «Носорога» и я им говорю: «Вы меня не знаете, я вас не знаю, вот вам кино, смотрите, вот оно такое». И в том году, когда предыдущий совет нас поддержал, вышел пост советника Ермака Подоляка обо мне. Там его заплевали в комментариях, поэтому это все как-то отошло. Но никто ничего не забыл и через год оно догнало тем, что мне эти эксперты поставили очень низкие оценки — я просто не дошел до питчинга, нас не допустили во второй главный раунд. Первый отбор, он чисто технический, понимаешь?

То есть подаются проекты, они смотрят: «Ага, ну это какой-то трэш, сумасшедшие какие-то представляются, это вообще не кино, это не сценарий». То есть просто чисто технический отбор. А потом, когда все вменяемые проходят, они все питчингуются и все смотрят, идет трансляция, можно посмотреть материал, эксперты дают заключения и люди тоже могут убедиться: «Ага, действительно, был мощный проект, он победил, а это не знаю кто».

Я же не один. Много кого просто не допустили. Это похоже на Россию, когда Навального просто не регистрируют на выборах. И это очень отвратительно. Говорить об этом вслух люди не хотят, потому что не хотят как-то ссориться. Думают: «Понемногу как-то это пересидим, что-то сделаем». Я тоже не хочу ни с кем ссориться, мне хватает борьбы с Путиным. Меньше всего я хочу воевать внутри страны, кто там был? Ермак, Зеленский — зачем это мне? Я не хочу тратить на это силы.

— Всех, кто сейчас у нас при власти, кто принимал такие решения. Это мелкое решение, оно не идет на пользу государству, это не идет на пользу кино. То есть люди, которые возглавляют государство и отвечают за это направление. Ты же знаешь эту историю, я тоже столкнулся с этой историей, что люди не желают воспринимать критику. Надо, чтобы все хлопали в ладоши и кричали — «Вау, Вова, ты молодец».

— Я не знаю. Думаю, что не очень хорошо, потому что я несколько раз по делу по нему проезжался так нормально, и он, я думаю, воспринимает это очень неприятно, потому что он такой. А во-вторых, он, возможно, думает, что я должен быть по гроб жизни ему благодарен за то, что он вытащил меня из тюрьмы, что он попросил у Пинчука квартиру… В их мире происходит как-то так. Они думают, что они могут купить Сенцова… Когда кто-то им написал в комментариях: «Вы не знаете, кого вы освободили на свою голову, так что сейчас знакомьтесь». Нет, меня невозможно купить этими вещами, нет.

— Да. Потому что освобождение сделал не Зеленский. Он прошел последнюю милю. Люди над этим работали пять лет: и тот же Порошенко, тот же Климкин, и много-много активистов внутри страны и извне, и все-все работали на это. Зеленский работал на последнем этапе, когда ситуация изменилась. Да, я за это ему благодарен, действительно благодарю за это. Но все это не значит, что я всю жизнь должен идти за ним, что бы он не делал… Я так не буду жить. Мы не за это стояли на Майдане, это очень просто.

— У тебя были две встречи с Зеленским?

— Первая по прилету, вторая через неделю на форуме Пинчука, меня туда позвали.

— Я тогда об этом не думал. Но я не считаю его плохим парнем. Я считаю его не опытным, не глубоким, не стратегическим, и это его внутренняя проблема. И именно из-за этого у него очень плохой выбор окружения, кому он доверяет и как он доверяет людям, нравится или не нравится, он хочет, чтобы все были к нему лояльными. Лояльность — временная вещь. Когда начнется кипиш, этих людей сдует.

— Слушай, я же не глупый, я сорок пять лет живу на свете, много чего видел. Зачем это говорить? Это ведь и так понятно. Они так живут свою жизнь. Я как-то жил до этого своей жизнью, живу сейчас и буду жить дальше. Сейчас есть Зеленский, потом будет кто-то еще, потом будет все остальное. Я никуда не денусь сам по себе, и кино украинское никуда не денется, и культура Украины тоже.

— Зачем? Я тоже не искал. Кто-то там нам пытался устроить встречу через полгода после освобождения, но что-то у них не получилось. Я не искал этого. Что мне ему сказать? Я его не переделаю, я ему свою голову не вставлю, он меня не послушает. Зачем это? Я его публично критикую за те вещи, которые мне не нравятся, и публично поддерживаю в том, что мне нравится. Из хорошего ему за честь — это минус Медведчук. Не до конца пока, но уж очень сильный минус. Труба, каналы — это мощный удар. И за это я ему благодарен.

Дороги, как бы там ни было, кто-то там ворует, все мутно, но они строятся, как бы там ни было. И диджитализация. Та же самая «Дия» — это действительно правильное дело. Больше я не могу ничего на этот счет занести, понимаете? Парад — это очень прикольное шоу. Меня больше беспокоит наши реальные дела в армии, реальные планы, реальные все эти моменты и реальное отсутствие реформ не только в армии, но и вообще. Когда ты в последнее время слышал от Владимира Александровича слово «реформа»?

— Я перестал это слышать уже полтора года. После того, как погнали Гончарука и всех его министров, и всех, кто остался в сознании со времен Порошенко — все повыметались. Там пустота. И действительно никто не хочет на эту штуку идти, чтобы три-четыре месяца поработать, поплясав под них, потом об тебя ноги вытерли и выбросили — кто же захочет работать? Поэтому идут уже всякие, которым терять нечего.

— Я же говорю, мы не слышим слова реформа, но постоянно ощущаем второй срок. А когда человек думает о втором сроке, он не думает, как делать реформы, как двигать страну. Он не знает, что делать, вот действительно, у него нет понимания, в чем проблема, что надо делать.

— Да. Он не понимает этого. Он сейчас скорректировал свой курс, он такой уж патриотичный стал, правильные вещи говорит, но для меня это только слова. Я сужу людей только по действиям.

— Я не смотрю телевизор. Но слушай, классная была штука «Крымская платформа». Но то, что туда не приехали первые лица ключевых стран — Меркель приехала за день и уехала, хотя это для нее ничего не стоило, она уже уходит на пенсию. Это очень сильный сигнал, понимаешь, очень сильный. Вот тебе результат деятельности на международке, понимаешь? Здесь они не могут наказать депутата, который попал в ДТП и по двести долларов раздал нашим СМИ, чтобы они поснимали информацию и разрулили все. И это ручной подход. Зеленский очень сильно критиковал Порошенко за кумовство. А что сейчас творится, я не знаю, это просто братство какое-то у нас.

— Слушай, а ты что, знаешь, сможет он избраться через три года? В нашей стране так быстро меняется все. Что будет через полгода-год — мы даже не знаем. На то, кто будет следующим президентом, я бы сейчас не поставил ни денег, ни даже бутылку просекко.

— Я выиграл просекко.

— Я поспорил с Таней Печончик, она сказала: «Тебя что, не приглашают на „Крымскую платформу"»? Я сказал, что нет. «Ну как, ты же должен быть там спикером, ты же крымский узник, тебя пригласят». Я говорю: «Не пригласят, спорим на просекко»? Она проиграла. Меня не пригласили спикером. За день мне прислал приглашение Алим Алиев (заместитель директора Украинского института — прим. УП), мол «приходи, я тут тебя по своим спискам пропущу». Я пришел просто посмотреть.

— Не пригласила. Ну, слушай, уже все понятно.

— Очень хорошо прошло, очень правильно, и это надо было делать раньше.

— Это просто подсветка, понимаешь? Эта тема сползает, сползает. Мы эту тему как-то пытаемся поднять. Там все сказали то, что должны сказать, и ничего нового там не услышали. Но важно об этом говорить, понимаешь? Все, я так это вижу. Но когда спрашивать о каких-то переговорах, я просто начинаю говорить — хорошо, давайте начнем с главного: вы считаете, что при Путине Крым может вернуться на Украину? Говорят — нет. Зачем вести об этом переговоры? Нет смысла.

Тот, кто придет после Путина, и в той же парадигме власти останется, он будет вести переговоры о возвращении Крыма? Нет, не будет. Ладно. Если завтра демократическим путем изберут Навального, он будет вести с нами переговоры о возвращении Крыма? Нет. Какой вариант, когда мы можем вернуть Крым? Ну, когда Россия распадется. Правильно! Только тогда, когда в Россию придут какие-то очень сильные политические перемены, изломы, которые были в 1917 году или в 1991, когда распалась Российская империя и Советский Союз.

Сейчас, когда будет распадаться Российская Федерация, а она будет распадаться, потому что она состоит из сотни народов, ненавидящих друг друга и Путина, и Москву внутри очень ненавидят, будет распадаться. Только тогда появляется окно возможностей, не постоянное, а какое-то ограниченное во времени, когда Россия будет так слаба и снова она будет развенчана, тогда могут обратно вернуть свои территории и Молдавия, и Грузия, и мы.

— Нереально. Слушайте, давайте будем прагматиками. Мы должны об этом говорить и у нас должна быть конкретная стратегия и цель.

— Мы должны быть активнее в противостоянии с Россией. В том, чтобы не дать ей стабилизироваться как государству в политическом и экономическом плане.

— Почему нет?

— Нам надо быть сильными — все об этом говорят, и мы должны быть более активными на международной арене, в том числе и в российских делах. Почему мы не атакуем с этих фронтов? Я не говорю о военном вторжении, действительно, это невозможно, у нас не такая сильная армия, у них есть ядерное оружие. Нам нужны другие методы. Мы этого не делаем.

— Это продолжение говорения, понимаешь? Мы продолжаем об этом говорить. Это хорошо. Но где наша стратегия для достижения этой цели? Мы этого не делаем. Над этим надо работать, я не вижу каких-то действий в этом направлении. Это непонимание. То есть тот самый Зеленский, например, когда был тот позорный концерт на Софийской площади и когда он понял, что надо делать парад, тогда он сказал, что «парада не будет, сейчас у нас перемирие, все хорошо, не стреляют, никто не гибнет, все хорошо, я считаю, что все хорошо, а парад будет, когда мы освободим наш Крым». Между этим «перемирием — никто не стреляет — освободим Крым» что-то надо делать. Оно само вот так не выгорит. Это не кино и это не «Квартал», понимаешь? Это не шоу, там нет сценария. Там надо что-то сделать, чтобы это произошло. А это не делается. Мы ждем, что вот, может, оно само упадет. Именно не упадет. Никто сам тебя не спросит: «Это ваше упало»? Так не будет.

— Порошенко Петр Алексеевич мне звонит на каждый день рождения.

— Да. Каждый раз поздравляет, мы разговариваем.

— Нет. Ну, слушай, Петр Алексеевич — более стратегический человек. Если боты меня мочат, то Петр Алексеевич никогда этого не сделает. Он умный и стратегический (улыбается)…

— Каждый раз идут разговоры: «Надо встретиться, давайте встретимся, давайте». Не встречались.

— Я не знаю. Я не спешу, он как-то не предлагает.

— Почему?

— Я сказал правду. И ничего не изменилось с этой стороны. Я же это не сказал, чтобы кого-то обидеть, правда не всем может нравиться. Если они хотят снова стать властью, то так не работает. Надо меняться, не делать секты, не пугать людей, что кругом враги, только мы тут стоим. Они так не изберутся. Они будут постоянно на уровне тринадцать-пятнадцать процентов и дальше проигрывать во втором туре. И все будет по кругу.

— У него большой антирейтинг и он не сможет переизбраться. Ему надо было, возможно, кого-то взять из своей партии или из другой и вырастить нового политика. Потом сказать: «Вот наш новый лидер». А Порошенко был бы ментором. Тогда можно отойти и стать серым кардиналом украинской политики. Для этого надо поступиться какими-то амбициями. А Порошенко хочет реванша и к нему готовится. Кто там говорил, что Петр Алексеевич не верит, что он изберется. Я считаю, что он верит и к этому готовится.

— Нет, он не так глуп. Он опытный, он двадцать лет играет в эту игру.

— Это ему решать, понимаешь? Я скажу свое мнение по этой ситуации. Я бы хотел, чтобы появился другой лидер из патриотического круга, который не будет ассоциироваться с Порошенко или с другими, и Петр Алексеевич скажет: «Вот человек, мы будем за него топить как партия». И все остальные так же за ним пойдут.

— Но это единственный путь. Это так же, как невозможно деоккупировать Крым сейчас, пока мы не разберем Россию на составляющие. Это единственный путь, другого варианта нет. Нет другого варианта победить все, что у нас происходит, пока мы не создадим этого единого кандидата, вокруг которого все объединятся. Возможно, Петр Алексеевич должен будет сам его избрать и сам сделать свой первый шаг. И это будет очень сильное решение. Возможно, он к нему как-то придет, но, возможно, через три года он снова проиграет, а потом через пять лет подумает: «Надо делать так» и так сделает. Но я не знаю.

— Уже поезд уехал. Слушай, ну, много людей в сознании. Не обязательно парни, могут у нас быть и девушки. Это вопрос просто человека, который профессионален, которого все признают, которого можно сделать таким.

— Список такой есть.

— Я бы не хотел. Это будут люди, фамилии которых более или менее известны и можно это сделать.

— Сейчас — да. А мы говорим об игре в долгую.

— Да.

— Зеленский свои планы так далеко не рассчитывает, если вообще у него они есть.

— Мы не знаем об этих планах. Может Зеленский без проблем изберется через три года, может через три года начнет книжки какие-то читать, что-то такое будет делаться, или Ермака, не дай Бог, уволит (смеется). Мы не знаем.

— Да нет, это ерунда, потому что они, например, освободили Савченко и сделали на этом пиар. Каждый политик хочет делать на этом пиар и это в их мире нормальная работа. Почему я не люблю всю эту политику? Они делают всегда что-то для себя, для своего политического лица, а не для страны, не для дела. Вот за это я не люблю политику. Что касается твоего вопроса, это был вопрос Путина. Я просто сужу по тому, как Порошенко ненавидели в России, просто ты не представляешь себе, как его там ненавидели. Эти пять лет его просто поливали, его уничтожали, как могли — и Порошенко и Климкина. Я понимал, что эти двое делали все правильно, потому что путинская пропаганда их просто возненавидела. Когда появился Зеленский, то об Украине перестали говорить плохо.

— Да. Просто когда поняли, что у Зеленского есть шанс и начали говорить: «Да Украина, нормальные ребята, что-то там немного заблудились, ну на Майдан вышли, Янукович, мы на самом деле их понимаем». До такого доходило! Они говорили: «Мы понимаем, почему они вышли на Майдан. А потом Порошенко с националистами их повел не туда, в Донбассе там началось, это неправильно. Сейчас придет Зеленский, это в принципе нормальный парень, все сделает нормально». Вот такая риторика была. Когда в начале 19-го года обнародовали рейтинги еще перед первым туром, я понимал, что Зеленский побеждает в первом туре, и затем во втором. И я сказал — ну все.

— Я собираю вещи, я жду пока это произойдет. Просто для меня это сразу было понятно. Я понимал, что Зеленского выберут и потом Путин нас отдаст. Все так и получилось.

— Интересуются моим будущим? Больше нечем поинтересоваться? В том проблема наша, что люди не занимаются своим и интересуются другими.

— Хороший вопрос. Если бы я знал, что это действительно сработает, если бы я был убежден, что от этого будет зависеть наша победа, что прямо сейчас я сделаю вот такой вот шаг, и все — то я даже может от кино, отказался бы ради этого. Это для меня как руку отрезать, понимаешь? Для меня кино это просто… Ну, я положил на это пятнадцать лет своей жизни, это очень долгий путь, понимаешь…

— Нет, я не готовлюсь ни к каким выборам, ни к каким политическим проектам, ни к какому входу в политику. Я не исключаю такую возможность, что когда-то в будущем, когда ситуация будет складывается так, что мы сможем сломать хребет России… Но это не план дальнейшей жизни, это лишь возможный вариант. Сейчас я этого не вижу, поэтому снимаю кино.

— Я никуда не собираюсь. Слушай, сейчас не ко времени, и может, оно наступит когда-нибудь, а может, вообще не наступит. Я буду снимать и смотреть кино и писать в фейсбуке всякие штуки.

— Я для себя очень четко определил, что у меня есть три пункта для переговоров с Россией. Первый пункт — это освобождение наших всех пленных. Второй пункт — это освобождение всех наших оккупированных территорий Донбасса и Крыма. И третий — это денежная компенсация за те убытки, которые она принесла нам — материальные, моральные семьям погибших и раненых. И после того, как эти три условия будут выполнены, мы можем садиться с ними и начинать наши отношения с нуля. Пока мы на эту точку не выйдем, у меня нет ни желания, ни понимания, почему мы о чем-то с ними говорим.

— Когда я голодал, он обращался ко мне, чтобы сделать интервью через скайп.

— Были такие предложения. Я понимал, что это невозможно. Во-первых, ему никто не даст, а во-вторых, я не хочу этого делать. Я его не знаю, и вообще я украинский политзаключенный, я голодаю против Путина за всех наших пленных и какому-то Дудю давать комментарий — я не знаю ничего о нем. С людьми, о которых я ничего не знаю, я не общаюсь.

— Я не тратил бы время на разговоры.

— Мне дайте такую возможность (улыбается). С Путиным я бы точно не тратил время на разговоры.