Пикетти указывает на уязвимое место Путина

Предупредив западный мир о тревожном росте неравенства, Томас Пикетти (Thomas Piketty) сосредоточился на России. Человеку, которому довелось своими глазами наблюдать переход России от коммунизма к клановому капитализму, его суждения касательно этого перехода кажутся свидетельствами наличия серьезных изъянов в его методологии, однако некоторые из его выводов все же стоит принять во внимание в процессе разработки политики Запада по отношению к России.

В своей новой работе Пикетти, его коллега из Парижской школы экономики Филип Новокме (Filip Novokmet) и Габриэль Цукман (Gabriel Zucman) из Калифорнийского университета решили доказать, что разработчики официальной политики уделяют слишком мало внимания уровню неравенства в России и тому, насколько сильно олигархи обкрадывают народ. К сожалению, часть их выводов основана на данных, настолько сомнительных, что этим исследователям стоит напомнить об одном старом вычислительном принципе: какие вводные, такой и результат.

Пикетти работает с такими данными, возраст которых исчисляется десятилетиями и даже иногда веками. Что касается России, его анализ начинается с 1905 года. Однако большевистская революция 1917 года превратила официальную статистику в карикатуру. В рамках плановой экономики статистика — если не учитывать ее пропагандистскую функцию — должна была обуславливать финансирование влиятельных групп и отраслей промышленности и одновременно скрывать их неэффективность. Используя эти цифры, Пикетти и его коллеги приходят к выводу о том, что «в 1989-1990 годах уровень жизни россиян составлял примерно 60-65% от среднего уровня в Западной Европе, а к середине 2010-х годов он достиг 70-75%».

Это утверждение покажется нелепым любому, кто жил в Советском Союзе в 1989-1990 годах и кто еще помнит длинные очереди за хлебом, о которых постоянно сообщали в новостях на государственном телевидении. Почти все потребительские товары, от туалетной бумаги до кроссовок, были в дефиците. Получив зарплату, я шел в продуктовый магазин, где на прилавках стояли только трехлитровые банки со сладким березовым соком. 60% от среднего уровня жизни в Западной Европе? Таким является нынешний разрыв в паритете покупательной силы с поправкой на объем производства на душу населения между Польшей и Германией. Разрыв между Советским Союзом и Западной Европой в 1989-1990 годах был существенно больше. Когда я впервые попал в западноевропейскую страну, Грецию, в 1992 году, меня поразило то, насколько местные жители богаче россиян. Тогда мне казалось, что преодолеть этот разрыв невозможно.

Официальная статистика в последние годы существования Советского Союза была очень далека от того, чтобы характеризовать те экономические трудности, с которыми мы сталкивались, а также истинный уровень неравенства. Тогда в советском обществе уровень неравенства был чрезвычайно высоким, однако он измерялся скорее степенью доступа к различным товарам и услугам, а не размером доходов, которые можно учесть в экономической статистике. В 1990-х годах переход к капитализму сделал это неравенство неравенством такого типа, который Западу проще всего понять, но данные о доходах россиян в любом случае были бесполезными: правительственная статистическая система переживала болезненный переход, лишенная адекватного финансирования, и в течение десяти лет почти никто в России не платил налоги, в результате чего правительство не могло точно знать, сколько люди зарабатывают. В результате исследователи тоже не могут этого узнать — это лишает достоверности их вывод о том, что рост доходов 50% россиян был очень незначительным или даже отрицательным, а рост доходов еще 40% россиян был умеренным. На самом деле скачок к нынешним 70% от среднего уровня Западной Европы — это кажется довольно высоким, хотя и возможным уровнем, и это основано на гораздо более достоверных данных — оказался гораздо более стремительным, чем полагают Пикетти и его коллеги.

Пикетти и его коллеги признают, что те данные, с которыми им приходилось работать, могут быть недостоверными и что в советские времена огромное значение имело неденежное неравенство, однако они все равно продолжают навязывать свои выводы касательно того, как уровень неравенства в России менялся начиная с 1905 года. Учитывая имеющиеся в их распоряжении данные, гораздо разумнее было бы отказаться от этого анализа, назвав его безнадежным.

Работа исследователей становится интересной и ценной в тот момент, когда качество статистических данных существенно возрастает, то есть начиная с 2000-х годов, когда был введен «13-процентный фиксированный налог на доходы самых богатых россиян — доходы, о которых Рейган, Тэтчер и Трамп могли бы только мечтать». Эта перемена — независимо от того, насколько она была ужасной с точки зрения левых — дала исследователям возможность проводить серьезный анализ государственной статистики, поскольку она положила конец эпохе массового уклонения от налогов.

Впервые западные исследователи воспользовались данными об общегосударственном подоходном налоге, а также данными исследований, чтобы выяснить уровень доходов. Это увеличивает коэффициент Джини, который используется для оценки неравенства, и повышает долю доходов, приходящихся на самые богатые 10% населения. Но что еще интереснее, исследователи обратили внимание на разницу между огромным активным сальдо торгового баланса и небольшой чистой стоимостью зарубежных активов, которые России удалось накопить — всего 25% от национальных доходов к 2015 году.

Отчасти это расхождение объясняется огромной прибылью, которую иностранные инвесторы получали от скупки российских активов в середине 1990-х годов, когда те продавались по смешным ценам. Однако гораздо более значимым фактором стало бегство капитала. Пикетти и его коллеги считают, что к 2015 году размеры офшорного богатства, которое состоятельные россияне сумели скопить, составило 75% от национального дохода — это было в три раза больше официальных золотовалютных резервов страны. Это не точные цифры, однако, в отличие от расчетов уровня неравенства в конце 1980-х и начале 1990-х годов, они интуитивным образом кажутся вполне правдоподобными, учитывая офшорные структуры крупных и даже средних российских компаний и массу свидетельств того, что российские деньги проходят через западные финансовые центры.

Нет ничего удивительного в выводе о том, что за рубежом находится столько же российских денег, сколько и в самой России. Сергей Глазьев, экономический советник президента Владимира Путина, считает, что размеры офшорных богатств россиян составляют примерно один триллион долларов, и половина этих богатств никогда не вернется на родину. Один триллион долларов — это 78% прошлогоднего объема производства, и эта оценка во многом перекликается с выводами Пикетти и его коллег. Однако Глазьев придерживается взглядов, которые настолько далеки от современного экономического мейнстрима, что на Западе почти никто не обращает на него внимания. Между тем имена Пикетти и его коллег позволяют их оценкам и выводам приобретать совершенно иную степень авторитетности.

Картина, которую рисуют Пиккетти и его коллеги, — это картина страны, разоренной олигархами, сумевшими сконцентрировать в своих руках огромные богатства. «Чрезмерное неравенство в России кажется приемлемым до тех пор, пока миллиардеры и олигархи остаются верными российскому государству и предполагаемым национальным интересам», — пишут они.

Все это ставит перед нами вопрос о том, действительно ли западные санкции бьют в самое сердце российской системы или же все это — только видимость. С момента введения санкций ни одно западное правительство не предприняло значимых попыток разобраться в происхождении тех сотен миллиардов долларов, которые находятся на офшорных счетах россиян. Никаких значимых попыток заморозить счета тоже предпринято не было. Деньги до сих пор находятся там, где они и были, или же инвестируются внутри или за пределами России ради реализации «предполагаемых национальных интересов» или же с другими целями. (Путин тоже хотел бы получить контроль над частью этих средств, но они не принадлежат его соратникам.)

Попытки Запада проследить источники этих богатств и сделать их доступными для демократической России после ухода Путина могут коренным образом изменить ситуацию. Но это потребует гораздо больше работы и, возможно, обернется множеством весьма неприятных разоблачений, касающихся западного бизнеса и политики. Нынешний санкционный режим попросту не рассчитан на то, чтобы ворошить это змеиное гнездо.