The Hill (США): Путин остался в позапрошлом веке?

Вне всяких сомнений, сегодня Владимир Путин кажется самым успешным лидером в мире. Имея на руках чрезвычайно слабые карты, экономику, объемы которой не превышают объемы экономики Испании, и такой ВВП на душу населения, который на несколько тысяч долларов меньше, чем в Малайзии, он сумел оказать существенное негативное влияние на глобализованный мир.

Однако в силу своей одержимости такими буферными государствами, как Украина, и необходимостью ослабить Запад, Путин упускает из виду то, что должно волновать его больше всего, а именно то, насколько сильно Россия отличается от Китая. Успехи этого соседнего государства в сравнении со слабеющей российской экономикой представляют собой тот контраст, на который российские граждане и элита попросту не смогут вечно закрывать глаза. В 1905 году Россия оказалась в точно такой же ситуации. Япония, которую Москва считала отсталой азиатской страной, разгромила Россию в войне. Оглушительная победа Японии над Россией, изолированной внутри своей собственной системы убеждений, шокировала представителей всех уровней российского общества. Она стала толчком для роста недоверия к легитимности царской власти, которое в конечном итоге вылилось в революцию.

Сегодня современная азиатская страна снова демонстрирует, что внутри России существуют чрезвычайно серьезные проблемы. Китай, который брал у России уроки по автократии, не только одерживает победу в игре глобализации, но и предпринимает требующие немалых усилий шаги по реорганизации своей экономики, чтобы преуспевать в эпоху стремительного развития технологий. Что удивительно, Путина, похоже, это совершенно не волнует. Он, очевидно, не понимает, что Украина — это наименьшая из его проблем. Если сравнить подходы Китая и России к глобализации, к капитализму и даже к претензиям на территории, которые «принадлежат их цивилизациям», можно наглядно увидеть разницу между успешным и провальным лидерством.

С самого начала их экспериментов с капитализмом эти два бывших гиганта коммунистической тирании вели себя по-разному, причем Китай действовал более мудро. Когда Советский Союз распался, Россия прибегла к теории «шоковой терапии», то есть немедленно переключилась с коммунистической на преимущественно капиталистическую экономику, что спровоцировало анархию. При Дэн Сяопине Китай придерживался более благоразумного подхода, сначала поэкспериментировав с капиталистическими реформами в различных зонах и только потом введя их по всей стране.

Но разница между этими двумя странами не ограничивается тем, как они относятся к капитализму. Когда Дэн начал свои реформы, мир еще только двигался к нынешней форме глобализации. Его реформы позволили добавить ключевой компонент — миллионы китайских рабочих, готовых трудиться за минимальные деньги, — что ускорило процесс глобализации. Между тем Россия не внесла в новый глобализованный мир ровным счетом ничего. Ее экспорт — сырье и энергоресурсы — который можно продавать, не вникая в детали маркетинга и не обращая внимания на степень удовлетворенности клиентов, по сути, остался тем же, чем он был при советской власти. Хотя энергоресурсы приносят значительную прибыль, эту отрасль может контролировать очень узкий круг людей, в ней нет никакой конкуренции, а отсюда и отсутствие потребности в переменах и улучшениях.

Китайское руководство также продемонстрировало невероятную прозорливость, когда оно согласилось провести реформы, чтобы вступить во Всемирную торговую организацию в 2001 году. Эти реформы позволили Китаю стать суперзвездой глобализации. Китайское руководство пошло на огромный риск, снизив тысячи тарифов и ослабив множество других торговых барьеров. Некоторые представители китайских правящих кругов опасались, что после уменьшения тарифов иностранные конкуренты уничтожат устаревшие государственные предприятия, и в некоторых случаях так и произошло. Но оно того стоило. Спустя некоторое время в Китае началось одно из самых успешных десятилетий его экономической истории.

Между тем после многолетних переговоров Россия наконец вступила во Всемирную торговую организацию в 2012 году, когда президентом страны был Дмитрий Медведев. Те сомнения, которые окружали решение о вступлении, были отражением близорукой национальной убежденности России в том, что из-за глобализации многие российские отрасли окажутся не у дел, столкнувшись с их западными конкурентами. Глобализацию рассматривали не как лифт, способный поднять российскую экономику, — так ее рассматривали в Китае — а как способ, при помощи которого Запад пытается вмешаться в дела России, прибегая к инструментам международного бизнеса.

Разумеется, если рассуждать с позиций российских олигархов, то зачем проводить радикальные реформы в ключевой сфере, если главной статьей экспорта остаются энергоресурсы? Но из этого следовало, что Россия не сможет диверсифицировать свой экспорт и останется не более чем поставщиком сырья до тех пор, пока ее промышленность не получит возможность конкурировать на мировом рынке и не извлечет из этого ценный урок.

Кроме того, есть еще и вопрос территорий, который не имеет практически никакого отношения к глобализации, но имеет непосредственное отношение к безопасности позиций руководства, а также к природе той культуры, которую они воплощают. С 1970-х годов, особенно в своих отношениях с Тайванем и Гонконгом, Китай понимал, что время на его стороне. Китайское руководство понимает, что даже Тайвань, который десятилетиями бросал вызов легитимности правительства в Пекине, не является его единственной проблемой. Сравните этот подход с тем, как Россия относится к Украине.

Более того, хотя у этих двух стран не так много друзей, у России есть сателлиты и клиенты, а у Китая — деловые отношения, и в этом заключается важное различие между ними. Путина совершенно справедливо обвиняют в том, что он ведет внешнюю политику так, как это было принято в 19 веке, однако это не сама проблема, а лишь ее симптом. Проблема России заключается в том, что она так и осталась рынком 19 века. Все страхи Путина по поводу Запада — это иллюзии по сравнению с реальностью экономических достижений его азиатского соседа.