The New Yorker: вирус показал бессилие путинской «вертикали власти»

С того момента, как более 20 лет назад Владимир Путин впервые пришел к власти в стране, он снова и снова возвращался к идее «вертикали власти» — иерархически организованному аппарату государственной власти, который стал отличительной чертой его правления. Эта «вертикаль» позиционировалась в качестве антидота к неразберихе и безалаберности, которые были характерны для российского государства в 1990-х годах. После прихода к власти Путин решил, что Россией необходимо управлять как отлаженной, иерархически организованной машиной, что на самом верху должен находиться он сам, а его воля и решения должны спускаться вниз и исполняться всеми: от губернаторов и бизнесменов до директоров школ и шпионов.

Правда заключается в том, что эту воображаемую вертикаль Путина всегда сильно переоценивали и у нее очень много недостатков — московский корреспондент The New York Times Эндрю Хиггинс (Andrew Higgins) мастерски задокументировал ее шокирующую неэффективность и шаткость в своей прошлогодней статье, — однако в условиях пандемии коронавируса она столкнулась с еще более серьезным вызовом — таким вызовом, с которым невозможно справиться с помощью бахвальства, нефтяных денег и пропаганды. Глеб Павловский, бывший советник Путина, который поссорился с президентом и ушел из Кремля в 2011 году, сказал мне, что эта вертикаль была создана для того, чтобы в глазах внутрироссийской и иностранной аудитории Путин казался человеком решительных действий, «главнокомандующим, который всегда впереди и который сумеет переиграть кого угодно». Но, по словам Павловского, «вирус затеял другую игру».

К 26 мая в России было зафиксировано 362 тысячи подтвержденных случаев заражения covid-19, и сейчас она занимает третье место в мире по общему числу заболевших, уступая только Соединенным Штатам и Бразилии. Согласно официальной статистике, в России от коронавируса скончались 3 тысячи 800 человек, однако, вероятнее всего, число умерших в значительной степени преуменьшено: на основании официальных данных по Москве, как пишет издание New York Times, в апреле только в столице было зафиксировано примерно на 1 тысячу 700 смертей больше, чем за тот же период прошлого года, — это намного больше тех 642 смертей от сovid-19, о которых сообщают власти Москвы.

(Министерство иностранных дел России обвинило The New York Times, а также Financial Times, которое опубликовало похожую статью, в распространении «дезинформации».) Пока России удавалось избегать страшной, локальной катастрофы, подобной тем катастрофам, с которыми столкнулись Ломбардия и Нью-Йорк, хотя московские больницы работали на пределе своих возможностей весь апрель и май. Однако те меры, которые принимало федеральное правительство, оказались однозначно непоследовательными и фрагментарными, поэтому конкретным регионам, больницам и врачам приходилось самостоятельно решать, как бороться с пандемией.

Хваленая путинская вертикаль власти продемонстрировала свою неподготовленность — и даже полное невнимание. Сам Путин периодически появлялся на телевидении, чтобы объявить об очередной порции «нерабочих дней», и он предоставил отдельным регионам право самостоятельно решать, какие именно карантинные меры необходимо вводить, отказавшись при этом оказать более или менее значимую экономическую поддержку. Его совещания с губернаторами, проводившиеся в режиме видеоконференций, транслировались на всех государственных телеканалах, однако зачастую Путин казался скучающим и отстраненным. Вместо того чтобы производить впечатление всемогущего лидера, Путин «выглядит как старый больной волк», как сказал политолог Александр Кынев в интервью изданию The Moscow Times. Ранее в мае независимый «Левада-центр» выяснил, что рейтинг одобрения Путина опустился до рекордно низкого уровня, до 59%.

Одно из знаковых заявлений Путина — что врачи и другие медицинские работники, задействованные в лечение пациентов с covid-19, получат от государства весомые доплаты, — было омрачено непоследовательностью и отсрочками в выплатах, и множество врачей по всей стране жаловались на то, что они вообще ничего не получили. В ходе своих выступлений и множества встреч с чиновниками Путин выразил свое недовольство в связи с этой проблемой, однако от Сибири до Кавказа сотни медработников, задействованных в лечении пациентов с covid-19, продолжают публично жаловаться на то, что они так и не получили обещанных денег.

В начале и середине марта, когда угроза пандемии подступала к России, Путин был сосредоточен на совершенно другом вопросе, а именно на предстоящем референдуме по вопросу о принятии поправок к конституции, который изначально был запланирован на 22 апреля. В случае принятия этих поправок все президентские сроки Путина обнулятся, что позволит ему вновь баллотироваться в президенты в 2024 году (и, возможно, даже в 2030 году). «Он готовился к финальному акту перестройки всей политической системы, однако на его пути встал вирус», — сказал Павловский.

Когда стало ясно, что дату проведения референдума придется перенести и что главным вызовом для государства станет коронавирус, ни сам Путин, ни его вертикаль власти, казалось, не были заинтересованы в том, чтобы взять инициативу в свои руки, — и не были на это способны. Путин решил, что другие чиновники, такие как мэр Москвы Сергей Собянин, должны стать «публичными лицами» принудительного карантина и других ограничительных мер, а координацию действий в регионах он поручил премьер-министру Михаилу Мишустину. (В апреле Мишустин заразился covid-19, но с тех пор он успел поправиться.) Итак, было ли нежелание Путина взять на себя ведущую роль проявлением равнодушия и незаинтересованности, признаком нежелания ассоциироваться с историей, которая может плохо кончится, или же простым признанием политической реальности?

«Вертикаль власти — это своего рода театральный фасад, — сказал мне Павловский. — Он помогает создать видимость власти, однако у него нет никаких организационных способностей и отсутствует способность быстро мобилизовывать ресурсы». Миф о вертикали хорошо служил Путину в течение многих лет, потому что различные заинтересованные круги — от воюющих друг с другом руководителей разведки и служб безопасности до конкурирующих друг с другом бизнесменов и олигархов — видели в нем единственного арбитра, способного поддерживать всю систему на плаву и заставлять ее приносить доход. Но это не может помочь в условиях кризиса, в основе которого лежат не политические или эмоциональные факторы, а факторы научного характера.

Дело не в том, что реакция российских властей на пандемию оказалась совершенно ужасной: даже с учетом огромного количества заболевших и весьма сомнительные официальные данные по смертности от covid-19 российская система здравоохранения сумела избежать полного краха и такого высокого уровня смертности, который было бы невозможно скрыть. Вместо этого региональным чиновникам и медработникам пришлось искать способы борьбы с распространением коронавируса практически полностью самостоятельно. Выяснилось, что вертикаль демонстрирует гораздо большую эффективность в укреплении своего рода психологической или виртуальной власти, нежели в осуществлении реальной власти в момент по-настоящему серьезного кризиса.

В своей статье для новостного сайта Republic Иван Давыдов, колумнист из Москвы, описал то, как «чемпионы геополитического киберспорта внезапно почувствовали себя совершенно бесполезными в условиях реального мира — растерянными и напуганными». Давыдов также написал: «В ходе этой виртуальной игры ее участники совершенно утратили навыки общения с реальной Россией. Внезапно, когда народу понадобилось государство, выяснилось, что выстроенное государство не предназначено для этой цели».

Отчасти это является неизбежным следствием продолжительности существования путинской системы: после 20 лет во власти Путин считает себя не столько политиком, сколько «мессией» или «героем истории», как выразилась Татьяна Становая, глава аналитической компании R.Politik. Все это приняло четкую форму в 2014 году, когда Россия аннексировала Крым и разожгла сепаратистское движение на востоке Украины. За этим последовали санкции, осуждение и попытки изолировать Россию, однако она снова стала значимым игроком на мировой арене.

«Если прежде Путин стоял перед народом и в некотором смысле отвечал перед ним, то теперь ему кажется, что он стоит и отвечает перед историей», — сказала мне Становая. Он поглощен идеей восстановления за Россией статуса великой державы, и задачи, которые его интересуют, тесным образом связаны с этой масштабной миссией: ведение нефтяной войны с Саудовской Аравией и Соединенными Штатами; отправка российских военных и военизированных формирований на Ближний Восток, чтобы воспользоваться тем вакуумом, который после себя оставили Соединенные Штаты; налаживание дружеских отношений с лидерами иностранных государств, будь то Дональд Трамп или Си Цзиньпин. По словам Становой, Путин считает «социальные проблемы», к числу которых относится covid-19, «слишком незначительными по сравнению с его великой миссией. Они ему попросту не интересны, они не дотягивают до его уровня».

(Путин получает огромное удовольствие от таких масштабных публичных мероприятий, как военный парад в честь победы над нацистской Германией во Второй мировой войне, который традиционно проводится 9 мая. В апреле Путин отложил проведение этого парада на неопределенный срок, сославшись на пандемию. Но во вторник, 26 мая, он объявил о том, что парад состоится 24 июня.)

Становая объяснила, что вертикаль власти — в той степени, в которой она действительно существует, — гарантирует Путину верность политической элиты в вопросах, которые имеют ключевое значение для политического выживания Путина. «К примеру, губернатор той или иной области никогда не будет оспаривать аннексию Крыма или необходимость запретить оппозиционные партии и помешать им попасть в избирательные бюллетени», — пояснила она. Однако эта вертикаль не имеет никакого отношения к вопросам повседневного управления — то есть к таким административным мерам, которые играют ключевую роль в условиях борьбы с распространением коронавируса. В марте и апреле губернаторы ряда областей приняли волевые решения, ограничив въезд в свои области и обязав всех приезжающих из других областей страны выдерживать необходимый карантин, хотя Кремль настаивал, что введение подобных мер — это исключительно его прерогатива.

На определенном уровне Кремль стал жертвой своего собственного доминирования. За минувшие годы ему удалось удалить настоящую оппозицию из политической системы и по большей части ликвидировать независимые СМИ. В результате Кремль получил полный политический контроль над страной, однако на его плечи легла более значительная ответственность, чем созданная вертикаль способна выдержать. Становая привела в пример невыплаченные бонусы для медиков. «Путин приказал выплатить бонусы всем, кто участвует в лечении пациентов с covid-19, но при этом он дал довольно узкое определение этой группе работников и не выделил достаточное количество денег, — объяснила Становая. — Региональные чиновники, лишенные помощи федерального правительства, были вынуждены самостоятельно трактовать слова Путина так, чтобы исключить из числа медработников, которым положены выплаты, как можно больше людей».

В некоторых регионах в выплатах было отказано всем врачам и медсестрам, которые не работают в больницах, специально предназначенных для лечения пациентов с коронавирусом. В других регионах начали считать количество часов и минут, которые врачи и медсестры провели в «красных зонах» с пациентами, чтобы максимально уменьшить размеры дополнительных выплат. В некоторых случаях врачей лишали дополнительных выплат, потому что, хотя у их пациентов были очевидные симптомы covid-19, их анализы оказывались отрицательными. «Больницы — это те учреждения, которые работают на местах, пытаясь удержаться на плаву всеми возможными способами, — сказала Становая. — Их не волнует вертикаль власти и то, что думает Кремль».

Поскольку пандемия наглядно продемонстрировала ограниченность возможностей и даже пустоту вертикали власти, одним из долгосрочных эффектов может оказаться процесс «невольной федерализации», как сказала Екатерина Шульман, известный политолог из Москвы. Региональные лидеры мобилизовались, чтобы справиться с covid-19 на своих территориях, и в результате их популярность выросла, тогда как доверие к Путину уменьшилось. Прежде Путин мог обвинить региональных чиновников в любых проблемах, и это никак не сказывалось на его рейтинге. Теперь же, по словам Шульман, «вечный образ „доброго царя и плохих бояр‟ перестал работать».

Это вовсе не значит, что режим Путина стал хрупким и ему грозит крах. Карантин делает практически невозможным организацию каких-либо масштабных протестных движений, а валютные запасы Кремля, достигающие 500 миллиардов долларов, являются одним из самых значительных в мире. Гораздо более вероятно то, что пандемия укрепит те политические и социальные тенденции, которые возникли давно. С момента последнего переизбрания Путина в 2018 году его рейтинг одобрения существенно снизился. За этот же период времени, как отметила Шульман, в регионах заметно усилились гордость за малую родину и антимосковские настроения.

«Коронавирус не столько принес нечто новое, сколько укрепил то, что уже существовало», — сказала Шульман. То же самое касается и путинской вертикали власти. «Во многом образ вертикали, которая простирается от земли до самого неба, всегда был пропагандистской картинкой», — сказала она. Шульман также указала на то, что администрация президента перестала публиковать данные о выполнении президентских указов в 2013 году, когда выполнялось 85% указов. Пандемия коронавируса продемонстрировала недостатки вертикали — и даже ее фундаментальное бессилие — еще более наглядно. «Вирус — это настоящая угроза, а не выдуманная, и он не прислушивается к приказам чиновников».