Война идентичностей — II

Авторы: Дибиров Абдул-Насир Зирарович (1958–2015) — доктор политических наук, профессор, ректор НАНОДПО «Дагестанский институт экономики и политики», Махачкала; Белоусов Евгений Васильевич — кандидат философских наук, директор АНО «Московский институт социально-политической экспертизы», Москва.

Окончание статьи. Часть 1 доступна здесь.

Публикация: Дибиров А.З., Белоусов Е. В. Война идентичностей // Вестник Института социологии. 2014. № 11. С. 127–147.

Фото: Мемориал Саур-Могила. Памятник погибшим войнам, израненный осколками. Донбасс, Новороссия.

КОНФЛИКТ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ

Хотя шесть лет «перестройки» и «гласности» уничтожили веру во многие советские идеологические иллюзии: в коммунизм, в непогрешимость партии, в универсальную ценность «общенародной собственности на средства производства» и т.д., однако они никак не могли уничтожить реальные символы гордости советского народа. Нельзя в одночасье уничтожить до основания всё, во что верили, чем гордились и за что сложили головы миллионы людей. И подавляющее большинство граждан распавшегося Союза — что не подлежит сомнению — вошли в новые постсоветские государства со своей «старой» советской идентичностью.

В подавляющем числе случаев к власти там пришли люди, которые разделяли тезис: государство — это исключительная собственность титульной нации, имя которой значилось в названии государства. В этих условиях, как справедливо замечает В.А.Тишков, «идентичность — это прежде всего вопрос обретения власти (empowerment) в широком значении слова (легитимность, статус, полномочия и даже право на насилие)»[8]. И повсюду стала решаться одна и та же задача: создать «великую» идентичность «великого» титульного этноса, до краёв наполненную символами его собственной гордости, а затем «привить» её всем другим этносам, оставшимся от СССР в составе данного государственного образования.

Очевидно, советская идентичность с её символами никак не годилась для националистического проекта: она основывалась на общей истории, её символы были общими, а её идеологической платформой была идея национального и социального равенства, что в принципе противоречит идее национализма. Кроме того, эта идентичность в силу многовековых исторических причин, спорить с которыми бесполезно, требовала в качестве языка межнационального общения — пусть даже наряду с государственным языком титульного этноса — русского языка. Утверждение советской идентичности на государственном уровне в качестве основания для новой национальной идентичности давало бы право национальным меньшинствам в новых этно-государствах иметь равный статус (в том числе в качестве субъекта федерации), равные права в использовании родного языка и исторического языка межнационального общения, равные права на институциализацию собственных символов гордости, и т.д. В итоге это давало бы им равный доступ к социальным лифтам с титульным этносом и равный доступ к власти.

И можно утверждать, что только лишь в одной постсоветской республике — Беларуси — советская идентичность в своей максимально возможной в тот момент полноте была положена в фундамент новой национальной идентичности. Парадокс: даже в России, в которой советская идентичность является наиболее «родной» исторической формой, поскольку опирается на русский язык и русскую национальную (не-этническую) культуру, вместо великой идеи «всеобщего равенства», объявленной «утопией» и стыдливо забытой, быстро пророс и набрал силу великорусский национализм, а на все советские символы гордости было наложено «табу» — за исключением разве что Победы в Великой Отечественной войне. После этого не удивительно, что только маленькая Беларуcь, ограниченная во всех своих ресурсах, оказалась, по сути, единственным государством, которое без социально-политических катаклизмов и потрясений вошло в новый миропорядок.

Поскольку Беларусь по большому счёту оказалась единственным исключением, повсюду на постсоветском пространстве возник и начал разрастаться конфликт между «советской» идентичностью и официальным национализмом пришедших к власти элит, хотя степень развития этого конфликта напрямую зависела и от степени интенсивности националистических устремлений власти, и от степени организованности этнических меньшинств, и от степени полиэтничности общества. В Прибалтике, например, где уровень государственного национализма порой становится близок неонацизму, вооружённого столкновения не произошло, пожалуй, только по причине полной неорганизованности «Интерфронта» и отсутствия всякой его поддержки со стороны России на фоне прекрасной организованности националистов, получивших полный пакет помощи от Запада, быстро прибравших к рукам весь государственный аппарат и институциализировавших своё политическое господство в государственное право. Сегодня бывшие прибалтийские республики — типичные этнократические государства, в той или иной степени ограничивающие права граждан в зависимости от их этнической принадлежности. Тамошние власти хорошо понимают, что конфликт идентичностей на подконтрольных им территориях вовсе не исчерпался, а лишь заморожен и ждёт своего настоящего разрешения.

В постсоветских государствах, оказавшихся в высокой степени моноэтничными, в том числе и в силу мощных миграционных процессов, быстро «вымывших» нетитульную часть населения ещё во времена «перестройки», этот конфликт либо не перерос в полномасштабную войну, ограничившись «боями местного значения», либо принял форму «этно-клановой» войны за власть, как в Таджикистане и Киргизии. Однако там, где националисты, вдохновлённые идеей собственного величия, тут же захотели привести в повиновение с помощью военной силы этнические меньшинства, возжелавшие равенства, как в Грузии и Молдове, там сразу же разразились гражданские войны, окончившиеся фактическим распадом этих государств.

ВОЙНА ИДЕНТИЧНОСТЕЙ НА УКРАИНЕ

В своей наиболее развитой, можно сказать, классической форме, война идентичностей разразилась, несомненно, на Украине, хотя даже сама по себе идентификация сторон конфликта здесь оказалась совсем не очевидной. У российской либеральной оппозиции на этот счёт одна точка зрения, у «патриотических» СМИ другая, у власти — трудно сказать какая. Позиция либералов — «Путин начал войну против Украины» — не нуждается в комментариях. Идеологическая позиция, на которой стоят «патриоты», сводится к тому, что на Украине столкнулись два мира: «Русский мир» и «мир украинских националистов (фашистов, нацистов и т.д.)». Понятие «Русский мир» в данном контексте возникло спонтанно с подачи российского президента и значит оно ровно то, что каждый под ним понимает. Однако «патриотические» СМИ, большей частью стоящие на позициях русского национализма, консолидировались в его трактовке и связали её прежде всего с русским языком, а затем с «русским духом» или, следуя В.В.Путину, с «русским характером», с русским православием, т.д., а потому и стали понимать как общность людей, обладающих русско-православной этнической идентичностью. Таким образом, лозунг «борьбы за объединение Русского мира» — «русская весна» как таковая — понимается ими как борьба за объединение территорий, заселённых этническими русскими. И если отбросить эмоциональные эпитеты и обратиться к сути, получается, что в Донбассе русские этнические националисты воюют за территорию с украинскими националистами. И в контексте присоединения Крыма подобная трактовка уже получила полное признание Запада.

Однако как совместить эту трактовку с тем обстоятельством, что в Крыму русских меньше 60%, остальные — украинцы, татары, армяне, греки и т.д., но не 60, а 90% из них проголосовали за вхождение в Россию? И как тогда объяснить то, что в Донбассе больше половины населения — этнические украинцы, из которых значительное, если не подавляющее, большинство проголосовало за независимость от Киева; как и то, что вместе с русскими и украинцами на стороне ополчения воюют и местные жители, и граждане России, принадлежащие другим этническим меньшинствам (армяне, немцы, осетины, чеченцы, ингуши и т.д.) и другим традиционным конфессиям?

А объяснение здесь простое: хотя все ополченцы («дальние» иностранцы не в счёт) говорят на русском языке, их идентичность (т.е. их линия между «мы» и «они») вовсе не проходит между этническими русскими и украинцами или между этническими русскими и нерусскими. Уже один только хорошо известный факт, что подавляющее число из них имеет возраст от 40 лет и выше, практически однозначно говорит, что по своей идентичности они — советские люди, их идентичность — это советская интернациональная идентичность. Ещё двадцать с небольшим лет назад практически всё украинское общество, за исключением исторической Галиции, состояло из советских людей. На мартовском 1991 г. референдуме 70% — абсолютное большинство! — населения Украины высказалось за сохранение СССР. А выступавшие против этого западно-украинские ультра-националисты воспринимались как откровенные маргиналы. И если бы украинские власти проводили ту же самую политику создания национальной идентичности на мощном фундаменте советской, что и власти Беларуси, сегодня Украина была бы монолитным сплочённым государством.

Однако на протяжении 1990‐х гг. партноменклатура, получившая в своё распоряжение новую Украину, скорее в силу своей политической слабости и близорукости, чем в силу националистических убеждений, устранилась от стратегически важного выбора в формировании новой идентичности. Так, со стороны власти не было тогда какого-то признания «заслуг» ОУН и УПА перед Украиной или официального поношения советских символов, но, с другой стороны, не было, по сути, и никакого внятного противодействия оформившимся идейно, организационно и юридически украинским неонацистам в лице, скажем, той же УНА-УНСО. А между тем на Украине, как нигде на постсоветском пространстве, существовала агрессивная «точка роста» национализма, связанная как с давней, так и с «ближней» — советской — историей. Так, в западных областях Украины, присоединённых к СССР в 1939 г., население, в том числе и женская его часть, в массовом порядке участвовало во Второй мировой войне как в составе вооружённых сил Германии, так и в формированиях УПА, но в любом случае против Красной армии, против партизан и просоветски настроенного населения.

По некоторым подсчётам, общая численность этнических украинцев, воевавших против СССР, составляла 400 тысяч человек[3], что (даже в случае тенденциозности такого подсчёта и при всех возможных оговорках) для населения, локализованного в основном лишь на западных территориях УССР, представляет огромную цифру. Эти люди в послевоенный период вполне заслуженно (а символами этой «заслуги» являются и Волынская резня, и Бабий Яр, и Хатынь, и др.) были названы «предателями», «карателями», «бандитами» и т.д., — одним словом, «бандеровцами». И когда Украина в 1992 г. получила независимость, у их многочисленных потомков, представляющих, наверное, большинство украинского этнического населения западной части страны, которым до этого официально следовало не гордиться, а стыдиться «подвигов отцов», произошёл «взрыв» идентичности: «Наши отцы и деды — не изменники и не бандиты, а борцы за свободу! Они — Герои, которым Украина обязана своей сегодняшней независимостью! Слава Украине! Слава Героям!».

Этот взрыв был направлен как внутрь — на подавление советской иноидентичности, так и вовне — против «клятых москалей», на поругание всего, что связано с Россией, Советским Союзом, их символами и историей. Патологическая ненависть западноукраинских националистов к «москалям» и ко всем символам советской эпохи вызвана не столько этнической неприязнью, сколько полувековым неутолённым желанием «в открытую» гордиться своими предками-«героями», ведь без этой легализованной гордости они не «великий народ», а просто потомки уголовников; неутолённым желанием утвердить, наконец, свою (в нашем понимании — маргинальную) идентичность в качестве «официально-героической». В мотивационном плане что-то похожее на Западе произошло с гомосексуалистами.

Столкновение этой пассионарной, сверхмотивированной массы националистов с совершенно пассивным государством привело к тому, что к концу 1990‐х гг. они захватили в стране все ключевые позиции: в масс-медиа, в сфере образования и культуры. История украинского народа была придумана заново, учебники переписаны, и новое поколение выросло в ненависти к самой идее братства народов некогда единой страны. Общество стало другим. И власть, смирившись с тенденцией «бандеризации» идентичности своего электората, была вынуждена направить свою утлую лодку по течению. В 2003 г. вышла книга бывшего тогда президентом Украины Л.Кучмы, — как подозревают, до сих пор не вполне владеющего украинским языком[5], — которая называлась «Украина — не Россия», но в которой уже само название говорило националистам: «Я тоже с вами!». И, наконец, В.Ющенко, сменивший Кучму на посту президента, присвоивший звания «Героя Украины» Шухевичу и Бандере и объявивший «голодомор» единственным символом Советской Украины, поднял маргинальную «бандеровскую» идентичность до уровня официальной государственной идентичности. Следует отметить, что утвердившаяся идентичность украинских националистов и советская идентичность являются абсолютными и непримиримыми антагонистами, поскольку основываются на взаимоисключающих символах гордости.

Гордиться Петлюрой, Шухевичем, Бандерой и иже с ними, значит ненавидеть и считать «бандитами» или «оккупантами» и красногвардейцев, и советских солдат, и простых украинских граждан, считавших родным Советское государство. Поэтому присвоение официального и неофициального звания героев украинской нации всем этим персонажам было открытым оскорблением символов гордости другой половины общества, чьи предки боролись за Советскую власть на Украине и воевали с фашистами.

Избранный этой другой половиной украинского общества своим президентом В.Янукович попробовал изменить баланс идентичностей в противоположную сторону, отменив одиозные решения о «героизации» Шухевича и Бандеры и отказавшись считать голодомор «советским геноцидом украинцев». Эти, как и другие шаги Януковича по смягчению отношений с Москвой, привели к мобилизации «бандеровского» Запада страны и были восприняты там как вызов со стороны «москальского» Востока. После чего нужен был лишь повод, чтобы мобилизованная националистическая идентичность запалила войну. И Янукович дал этот повод, затеяв вначале игру с Евросоюзом, а потом вдруг сделав движение в противоположном направлении — в сторону Таможенного союза.

А ведь этот выбор сверхпринципиален для носителей «бандеровской» идентичности. В России, Беларуси и Казахстане подавляющее большинство населения по-прежнему считают Бандеру, Шухевича и всю украинскую националистическую братию изменниками Родины, убийцами и бандитами, а потому до окончания веков будут считать носителей «бандеровской» идентичности маргиналами. И только для Запада их символы гордости или безразличны, или даже привлекательны, как привлекательно там всё антирусское и антисоветское. Понимая или чувствуя кожей, что грядущий цивилизационный выбор может закончиться для них катастрофой, западно-украинские «пассионарии» бросились в атаку и при массированной поддержке Запада совершили государственный переворот. На улицах Киева, в тёмных коридорах одесского Дома профсоюзов, а затем и на полях Донбасса вначале с напалмом, а потом с оружием в руках бандеровская — сугубо националистическая — идентичность пошла войной на советскую — сугубо интернационалистическую. Идея первой: «загнать советско-москальское быдло в стойло, заставить забыть их родной язык и символы гордости». Идея второй: «все народы равны и имеют право говорить на родном языке и поклоняться собственным символам гордости».

Таким образом, не за территорию идёт война на Украине, а за идею. И тотальный снос националистами памятников Ленину — это знак, что ни при каком формальном перемирии компромисса идей не будет, что под «единой и неделимой» Украиной как обществом национального и социального согласия, равенства и справедливости подведена жирная черта.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Национализм, как и нацизм, и расизм, — это идея исключительности, превосходства одних людей над другими, требующая от своих адептов относиться к другим народам и другим культурам как к неполноценным. Она берёт начало на заре человеческого существования, когда человек был ещё зверем и только начал выходить из своей звериной сущности. Но, вероятно, именно тогда зародилась и противостоящая ей, взаимоисключающая идея — идея равенства людей и общечеловеческой справедливости. И на протяжении всей человеческой истории эти идеи ведут между собой непримиримую борьбу. Это та самая мировая борьба Добра со Злом. И по мере того, как Добро — идея равенства — побеждала, человек терял своё звериное и приобретал человеческое. Частью этой борьбы была и война советского народа с немецким нацизмом. Фрагментом этой борьбы является сегодняшняя гражданская война на Украине. И как бы ни развивались текущие события, стратегически финал этой борьбы предрешён, и нам не нужно гадать, за кем в конечном итоге останется победа.

Абдул-Насир.Дибиров, Евгений Белоусов

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

[1] Белоусов Е. В., Дибиров А.-Н. З. 2010. Страна, война и наша идентичность // Российская нация. № 5–6. С. 61–69.

[2] Винниченко В. 1920. Відродження нації. Киев-Відень: Дзвiн. 348 с.

[3] Илющенко Р. 2014. Не наши братья // Военно-промышленный курьер. Еженедельник. No 34. 17.09.2014. URL: http://vpk-news.ru/articles/21842 [Дата посещения: 12.11.2014].

[4] Кара-Мурза С. Г. 2002. Советская цивилизация. Т. 1. М.: Алгоритм. 528 с.

[5] Кучма не смог ответить на вопрос на украинском языке // ВЗГЛЯД. Деловая газета. URL: http://vz.ru/news/2014/9/20/706654.html [Дата посещения: 12.11.2014].

[6] Лоренц К. 1994. Агрессия (так называемое «зло») / Пер. с нем. М.: Прогресс. 272 с.

[7] Медведев Д. А. 2011. Интервью телеканалу «Евроньюс» // Президент России. URL: http://www.kremlin.ru/news/12623 [Дата посещения: 12.11.2014].

[8] Тишков В. А. 2001. Политическая антропология. Спецкурс для студентов гуманитарных факультетов // Интеграция археологических и этнографических исследований: Сб. науч. тр. / Под ред. А. Г. Селезнёва, С. С. Тихонова, Н. А. Томилова. Нальчик; Омск: Изд-во ОмГПУ. С. 48–56.

[9] Deutsch Karl W. 1979. Tides among Nations. New York: Free Press. 342 с.

Подпишитесь на нас Вконтакте, Facebook, Одноклассники