Закон рикошета

Скоро тридцать лет, как отошла в мир иной Ялтинско-Потсдамская система. Первый гвоздь в ее гроб был вбит смертью Советского Союза, одновременно с этим наступил распад ОВД, далее последовали разрушение Югославии и оккупация Косова албанскими бандформированиями, поддержанными натовцами. После этих трагических событий Россия оказалась перед сложным геополитическим выбором.



Позорный козыревский «прорыв в Европу» завершился провалом. Да и успешным он мог бы стать только при потере страной цивилизационной идентичности и превращении ее в сырьевой придаток Запада, что, собственно, сейчас происходит с Украиной.


Сложнее обстоит дело с выдвинутым Евгением Максимовичем Примаковым проектом стратегического треугольника Китай – Россия – Индия. Когда-то он казался нежизнеспособным из-за неурегулированных территориальных споров Нью-Дели и Пекина, но на современном этапе именно три сверхдержавы – две мировые и одна региональная – составляют основу БРИКС.

Каким же путем на уготованной нам историей очередной развилке должна пойти страна? Вопрос актуален в условиях, когда Соединенные Штаты демонстрируют откровенную враждебность России, Ирану и Китаю на Ближнем Востоке – сфере геостратегических интересов наших стран, стремятся реализовать стратегию управляемого хаоса на российско-украинской границе и, вполне вероятно, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР, пытаются дестабилизировать внутреннюю ситуацию в Иране.

Рассуждения о возможном потеплении отношений между Москвой и Вашингтоном крайне наивны по причинам не столько даже политическим, сколько метафизическим. О них в свое время писал социолог Николай фон Крейтер. По его словам, «отец американской геополитики контр-адмирал Альфред Мэхен заложил доктринальный фундамент божественной и геополитической предопределенности американского морского могущества. В русле идей Тернера и Адамса предопределенную судьбу США он видел в мировой экспансии». Напомню, что Фредерик Тернер был автором теории «явного предначертания» Америки.

Впрочем, не собираясь в данном случае выступать в роли футуролога и гадать о будущем, предлагаю обратиться к размышлениям над судьбами страны выдающегося ученого-антиковеда и мыслителя Вадима Леонидовича Цымбурского. Благо, недавно вышла из печати его книга, представляющая собой докторскую диссертацию, которую он из-за смерти так и не успел защитить – «Морфология российской геополитики».

От Пестеля до «Мистраля»

Впервые русская интеллектуальная элита задумалась над геополитическим выбором Российской империи, как это ни парадоксально будет звучать, в период, когда Петербург добился максимальных преференций в Европе, выступив фактическим создателем Священного союза. Хотя уже тогда Запад в лице ведущих своих держав отнюдь не считал рожденную в пламени Северной войны империю неотъемлемой частью своей ойкумены, испытывая к ней смесь страха (одно «Завещание Петра Великого» чего стоит), ненависти и практической заинтересованности. Это осознавалось по меньшей мере частью российского образованного общества, прежде всего сформировавшейся почти одновременно с рождением Священного союза контрэлитой в лице офицеров-декабристов, рассмотрению проектов которых Цымбурский уделил немало внимания, особенно изложенным в «Русской правде» взглядам полковника и масона Павла Пестеля. В отношении геополитического выбора России его идеи не просто интересны и оригинальны, но вполне – хотя и с существенными оговорками – актуальны спустя двести лет: «Во всех декабристских документах звучит мотив восстановления польской государственности, иначе говоря, формирование дружественного буфера между Россией и романо-германской Европой. Эти мотивы – восстановление Польши, с другой стороны, активные действия на Балканах на стыке Европы и Ближнего Востока – обнаруживают резкое отталкивание от официального курса (курсив мой. – И. Х.)».

В данном случае любопытна – и здрава! – выраженная декабристами идея восстановления независимости Польши как буфера между нами и романо-германским миром. Другой вопрос – насколько таковым согласились бы стать сами политики в Варшаве, особенно при не раз засвидетельствованной историей неспособности шляхтичей соизмерять присущие им геополитические амбиции («Речь Посполитая от моря и до моря») с собственным военно-экономическим и демографическим потенциалом. Иначе говоря, нужно принимать во внимание, что вместо дружественного буфера Петербург мог приобрести весьма конфликтного и злопамятного, хотя и сравнительно слабого соседа. Это, собственно, мы наблюдаем в XXI столетии – столь долго и, надо признать, самоотверженно добивавшиеся независимости поляки готовы забыть о ней в душных объятиях Соединенных Штатов, для которых они не более чем одна из многих разменных фигур на, выражаясь языком Бжезинского, Великой шахматной доске.

Еще больший интерес вызывают рассуждения декабристов о необходимых для России активных действиях на Ближнем Востоке, пребывавшем в тот период под властью больного «человека Европы» – Оттоманской Порты. Пестель мечтал о реанимации «Греческого проекта», некогда так и не реализованного Екатериной II, и «в показаниях на следствии, писал Цымбурский, прямо говорил о переходе от завоевательной системы к покровительственной. Воссоздание самостоятельной Польши, связанной с Россией сходством политического строя и военным союзом, – явное воплощение покровительственной системы». Нетрудно заметить, что предлагаемая автором «Русской правды» покровительственная система весьма напоминает возникшую по итогам Ялты-Потсдама конструкцию буфера между СССР и Западной Европой, в более широком смысле – англосаксонской цивилизацией. Добавлю к этому попытку Москвы и Парижа в 1960-е реализовать единый геополитический проект объединения славяно-тюркского и романо-германского миров. Имею в виду идею де Голля Европы от «Лиссабона до Урала» как противовес гегемонии на просторах Старого Света США и Великобритании. Полвека назад этот проект был осуществим. Да, Вашингтон не позволил бы ФРГ присоединиться к гипотетическому союзу, но Германию в нем вполне могла представлять ГДР, построенная на историческом фундаменте немецкой государственности – прусской и саксонской землях. На современном же этапе, увы, поезд ушел: уже скоро тридцать лет как ФРГ по сути аннексировала ГДР, а некогда великая Франция позорной для нее историей с «Мистралями» расписалась в неспособности проводить самостоятельную внешнюю политику.

Но вернемся в век XIX. На вопрос: согласятся ли освобожденные от османского владычества страны играть роль буфера между Западом и Россией под покровительством последней, Пестель давал весьма оригинальный ответ: «Право народности существует истинно для тех только народов, которые, пользуясь оным, имеют возможность оное сохранить». Цымбурский солидаризировался с этим взглядом: «Парадоксально, что безопасность мыслится как проецирование мощи к пределам соседнего государства, в противном случае соседняя империя спроецирует мощь к твоим пределам».

Каковы были взгляды Пестеля относительно российской геополитики на востоке и юго-востоке? Он полагал, что на других направлениях должны быть присоединены: весь Кавказ (в том числе приморский к северу от основных территорий Турции и Персии, отнятый от этих империй), «киргизские земли» до Хивы и Бухары (неспособные к независимости, изобилующие ресурсами, а кроме того, они могут быть пущены под Аральский удел, прикрывающий Россию с юга), Монголия («потому что сии места находятся под мнимым владением Китая, ибо обитаемы кочующими никому не покоряющимися народами, а следовательно, для Китая бесполезны, между тем как большие бы доставили России выгоды и преимущества для ее торговли, а равно и для устроения флота на Восточном океане»). Кроме того, России в ее тихоокеанских видах должно принадлежать все течение Амура («сие приобретение необходимо и потому надобно оное достать непременно»). Далее Цымбурский делал вывод: «Итак, если на западе и юго-западе нужна система прикрывающих Россию со стороны Европы сильных буферов, то на юге в Россию должны быть интегрированы все промежуточные земли, отделяющие ее от крупных азиатских государств». Разумеется, контроль над всем течением Амура связан с переживаемой в XIX веке Китаем слабостью, которая давно в прошлом, равно как уже более полувека неактуальна тема присоединения Монголии.

Азиатские пороги

На современном этапе ответ на вопрос о направлении проецирования мощи империи очевиден – юго-восток. Если мы не интегрируем расположенные в Средней Азии некогда братские советские республики, к чему призывал Цымбурский, их включат в свои военно-экономические структуры другие игроки. Речь не идет о военном захвате, а о создании именно, выражаясь языком Пестеля, покровительственной системы. И как мне представляется, Москва этим активно занимается, о чем свидетельствует визит Путина в Душанбе, достаточно почитать подписанные сторонами документы, свидетельствующие о постепенном создании Россией и Таджикистаном единого экономического и культурного пространства. При всем том сохраняются нерешенные вопросы во взаимоотношениях наших стран. В частности, таджикское руководство не спешит вступать в ЕАЭС.

После смерти президента Узбекистана Ислама Каримова, проводившего достаточно изоляционистскую политику (напомню, что Ташкент также не стал вступать в ЕАЭС и покинул Организацию Договора о коллективной безопасности, в отличие от Киргизии и Таджикистана на узбекской земле нет российский военных баз), новый руководитель страны Шавкат Мирзиеев выбрал курс на установление более тесных отношений с Россией, а свою встречу с Путиным в 2016-м назвал историческим прорывом. К чему он приведет, покажет время. Но противостоять представляющему реальную угрозу для страны исламскому фундаментализму Узбекистан способен только под патронатом Москвы.

Наиболее тесные и относительно безоблачные отношения у России с Киргизией. С Туркменистаном – сложнее. В этой стране довольно остро сталкиваются интересы России и Китая. Примечательно, что аналитик Александр Шустов одну из недавних своих статей назвал «Туркменистан сменил зависимость от России на Китай». Имеется в виду зависимость газовая. Однако вряд ли туркменское руководство выберет КНР страной-покровителем, тем более что, с точки зрения Шустова, газовая зависимость Ашхабада от Пекина оказалась более жесткой, нежели от Москвы. Что касается взаимоотношений России и Казахстана, то здесь речь может идти только о равноправных отношениях двух самостоятельных игроков («На стыке империй»).

Вновь подчеркну: на юго-восток нас направляет сама логика истории и уже не в первый раз, ибо, как писал Цымбурский в «Острове Россия»: «Легко выявить связь между затрудненностью в отдельные эпохи расширения России в Европе и Передней Азии и выплесками ее экспансионизма на подлинный восток, причем неизменно со взвешенным западным рикошетом. После обнажившейся политической бессмысленности итало-швейцарской экспедиции Суворова – идея Павла I о походе в британскую Индию. На фоне провала в Крымской войне, польского восстания 1860-х и его европейского резонанса – бросок против ханств и эмиратов Средней Азии, всполошивший все ту же Индию и впервые поставивший нас на порог Афганистана».

Многосторонний треугольник

Выстраивание покровительственной системы в отношении среднеазиатских республик на современном этапе как раз и происходит на фоне жесткого конфликта с Западом. Да и названным странам без покровительства и реальной помощи Москвы вряд ли удастся в обозримом будущем справиться со стоящим перед ними серьезнейшим комплексом проблем. Еще пару лет назад один из ведущих отечественных исламоведов и политологов Алексей Малашенко произнес: «Что касается общей экономической обстановки в регионе, то она, скажем прямо, неважная. Более чем неважная… Таджикистан в той или иной мере всегда находится в кризисе. Кыргызстан также стабильно пребывает в кризисе; у Казахстана масса проблем… Узбекистан находится в очень непростом, тяжелом состоянии. Есть и Туркменистан, который живет за счет газа, но так и не превратился в Кувейт, как двадцать лет назад или даже больше обещал Сапармурат Ниязов».

Разумеется, очередной прорыв России в Среднюю и Центральную Азию встречает сопротивление со стороны США, что заставляет Москву вернуться к упомянутому треугольнику Примакова. На мой взгляд, с учетом произошедших в регионе изменений представляется возможным говорить о трансформации его в четырех- или даже пятиугольник – с присоединением Ирана и, возможно, Пакистана. Да, отношения Исламабада и Тегерана непростые. Но при этом более полутора миллионов паломников-шиитов из Пакистана ежегодно посещают Иран, и, как пишет аналитик Игорь Панкратенко, «что в Тегеране, что в Исламабаде есть четкое понимание необходимости укрепления партнерства и реализации совместных проектов в сфере экономики и безопасности». Пакистан на современном этапе – крупнейший импортер иранского газа. Обе страны буквально в полушаге от стратегического партнерства, особенно после визита в 2014-м пакистанского премьера Назафа Шарифа в Тегеран. И поскольку обе страны довольно тесно сотрудничают с КНР, есть серьезные основания рассчитывать на создание в перспективе военно-политического блока в Центрально-Азиатском регионе, противостоящего экспансии Соединенных Штатов.

В Вашингтоне отдают себе отчет в угрозах, которые таит сближение Ирана и Пакистана, особенно при реализации проекта газопровода. Документы по его созданию должны были подписать еще в 2012-м, но именно в тот год, по словам Панкратенко, «на территории Пакистана произошел всплеск активности как местных террористических группировок, так и «внезапно» появившихся гражданских активистов. Стремясь сорвать подписание документов по этому проекту, посол США в Исламабаде Ричард Олсон, отбросив всякую дипломатию, открытым, что называется, текстом заявил о возможном введении санкций против страны в случае продолжения реализации идеи газопровода».

В этой ситуации Исламабад ищет точки опоры и находит их в лице Пекина, точнее, «через предлагаемый им, вновь позволю себе процитировать Панкратенко, проект нового экономического пространства Шелкового пути». Таким образом, если вернуться к терминологии Пестеля, Китай может стать для Пакистана страной-покровителем, а Россия соответственно проводить такую политику по отношению к Ирану, которому, по словам старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН Владимира Сажина, очень хотелось бы добиться союзнических и стратегических отношений с Россией. Правда, добавил ученый, «подход Москвы останется, думаю, прагматичным». Дело в том, что Тегеран, по понятным причинам, довольно настороженно относится к достаточно теплым отношениям России и Израиля. Но так или иначе под покровительством Москвы и Пекина антиамериканский конгломерат государств в Ближневосточном регионе постепенно складывается.

Еще одна проблема на пути формирования единого антиамериканского пространства в Центральной Азии – сложные отношения Индии и Пакистана. Но в данном случае Кремль гипотетически может повторить успех советской дипломатии 1966 года, когда в Ташкенте при посредничестве председателя Совмина Алексея Николаевича Косыгина удалось, пускай и ненадолго, примирить эти две страны.

Следует сказать хотя бы пару слов о Саудовской Аравии, а именно о недавнем нашумевшем заявлении наследного принца Мухаммеда ибн Салмана бен Сауда о грядущих радикальных переменах в стране. Аналитики полагают, что когда этот молодой человек взойдет на престол, страна вступит на путь не просто модернизации, но и вестернизации – одна идея построить город с нуля на берегу Красного моря чего стоит, равно как и не менее амбициозные проекты по возведению в стране развлекательных центров. И в этой ситуации какую державу Саудовская Аравия выберет в качестве покровителя? Ведь очевидно, что быть самостоятельным игроком в регионе она не в состоянии. И визит короля Салмана не является ли первым шагом для глобальной трансформации не только российско-саудовских отношений, но и чего-то большего? В конечном счете, выстраивая новый формат отношений с будущей властью в Саудовской Аравии, Россия может вернуться к стратегии, некогда предложенной Георгием Вернадским и реализованной СССР, о чем также писал Цымбурский. По его словам, Вернадский провозглашал «близкое выдвижение Тихого океана в фокус всемирных интересов. Державы, противодействующие Англии (на том этапе – США. – И. Х.), должны бы поэтому спешить остановить, пока еще можно, наплыв английского элемента в этот океанический мир. В этом плане дорога России – завладеть рядом тихоокеанских морских баз для отдыха на морском пути из наших сибирских стран в Европу – направление, смыкающееся с выходом через Евфрат в Персидский залив». Как здесь не вспомнить приведенные выше рассуждения Пестеля о тихоокеанских видах России?

В завершение – пространная, но важная цитата из «Морфологии российской геополитики»: «Модель Вернадского – редчайший случай в русской геополитической мысли XIX века концепции с акцентом на океанах и евроазиатском приморье. Это модель, во многом предвосхищающая советскую стратегию второй половины XX века: сдерживание на европейском направлении, переход к компенсаторной активности по морским линиям. Редчайшая попытка – моделировать в рамках постулируемого глобального противостояния весь мир без замыкания на континентальном «русском пространстве», однако достигается это упором на морскую мощь России, проецированием ее интересов и мощи вне ее тотального поля. Россия Вернадского становится мировой силой именно потому, что у нее оказываются крайне ослаблены качества континентальной державы (она обороняет континент, минимально на него опираясь, исключение – Иран и то лишь как плацдарм к Персидскому заливу). Континентальные параметры России присутствуют лишь имплицитно, как чисто оборонительный аспект – как особенности, препятствующие Англии (на современном этапе, разумеется, США. – И. Х.) блокировать большую часть российского периметра».

Автор: Игорь Ходаков