Foreign Affairs объяснил, как отвадить Путина от Украины и Сирии

Президенту США стоит понять ключевые движущие силы, определяющие внешнюю политику Владимира Путина и принять их как «суровую действительность», а не мечтать о том, что они исчезнут, или притворяться, что удастся заставить Путина отказаться от них, просто застыдив его.

Путин — «пылкий советский патриот», пишет Арон. Оглядываясь на историю семьи российского президента, автор отмечает, что «трудно представить, что могло бы быть иначе». Дед Путина был поваром и готовил еду для Ленина и Крупской. Отец Путина был тяжело ранен во время обороны Ленинграда, а позже работал на заводе. Младший Путин достиг совершеннолетия во времена постоянных советских побед: спутник, полёт Гагарина, ядерное равновесие с Соединёнными Штатами. 

Поэтому когда Путин называл развал Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой двадцатого века» и «настоящей трагедией», он говорил о величайшей трагедии и лично для него.

Он никогда не верил риторике Запада и российских либералов о том, что в холодной войне нет ни победителей, ни проигравших. Для Путина конец холодной войны был «унизительным поражением великого и прославленного государства», равным Версальскому договору, подписанному в 1919 году Германией.
 
Отсюда и главная стратегическая цель Путина — как внутри страны, так и за её пределами — «возродить политические, экономические и геостратегические активы, утраченные советским государством с его падением и вновь обладать ими».  

 

В первые два срока Путин реализовывал внутренние аспекты своего плана: государственная политика, суды, СМИ (главным образом телевидение) и, как говорил Ленин, «командные высоты в экономике» — всё это вновь оказалось под контролем государства.

 

Вернувшись на пост президента в 2012 году, Путин переключил внимание на возвращение геополитического могущества, которое утратил СССР. Причин тому автор статьи видит несколько, но главная из них в том, что активная внешняя политика стала необходимостью, «политическим императивом для выживания режима».

 

До 2012 года «легитимность режима», пишет Арон, обеспечивал экономический прогресс и рост личного дохода. Но затем последовало плохое предзнаменование: несмотря на рекордно высокие цены на нефть, отравленный инвестиционный климат замедлял российскую экономику. Выходом были бы либеральные реформы, но не для Путина. Перестройка Горбачёва, по словам автора статьи, была для российского президента «политическим и едва ли не личным кошмаром: либеральные реформы, переходящие в гибельный политический кризис».  

 

Вместо этого Путин сделал «более последовательный для своей политической карьеры выбор», поставив на «милитаризированный патриотизм».

 

За этим последовала «аннексия Крыма», кампания в Сирии и «создание образа врага». «Враг, ненависть, опасность — и гордость. Такой образ мыслей — броня Путина от экономических санкций и дипломатического давления. И если история чему-нибудь учит, то никакие наказания не изменят стратегию режима, опирающегося на патриотическую лихорадку и военную истерию как на основы своего правления».

Но всё же есть способ «заставить Путина изменить курс», уверен автор статьи. Для этого надо «постепенно развернуть политические движущие силы, превратив его внешнюю политику — на данный момент самый мощный источник успехов, легитимности и народной поддержки Кремля — в источник сомнения, замешательства и, наконец, унижения и раскаяния».

Ссылаясь на примеры из российской истории, автор статьи отмечает, что «чем выше подъём патриотизма, тем сильнее риск разочарования и разворота». Он напоминает о «либеральной революции», на которую решился Александр II после поражения в Крымской войне, о большевистской революции, последовавшей за «катастрофой в Первой мировой войне», о смещении Хрущёва после его отступления в Кубинском кризисе и, наконец, о перестройке Горбачёва, во многом обусловленной тем, что страна увязла в «болоте Афганской войны». 

 

Но Путин, отмечает Арон, знает историю. И он ещё не стал «безумным автократом, который верит в собственную несокрушимость». Почуяв грядущее поражение или пиррову победу, он может начать менять свою политику.

В случае принятия стратегии «повышения политической цены» для Путина за его внешнюю политику тактика должна быть следующей.

Хотя Путин заявляет, что главная его цель в Сирии — победить ИГ*, на самом деле он в первую очередь стремится сохранить у власти правительство Асада. Так вот, первый шаг должен заключаться в том, чтобы предотвратить достижение этой цели и поставить Путина перед трудным выбором: увеличить поддержку Асада, рискуя увеличением боевых потерь и, как следствие, повышением «политической цены», или искать способы дистанцироваться (постепенно, по возможности сохраняя лицо) от Дамаска.

Добиться этого, пишет Арон, можно посредством ударов — с использованием дронов и крылатых ракет — по сирийским военным аэродромам, базам и позициям артиллерии, где нет российских военных.

Точно так же следует поступить и на Украине, снабдив ее противотанковыми и противовоздушными средствами обороны, а также передовыми радарами для определения позиций «российской артиллерии и танков».

Несомненно, эти меры могут ухудшить отношения США с Россией и повлечь ответные действия со стороны Москвы.

Но сейчас выбирать приходится из двух всё более опасных вариантов: противостоять Путину или наблюдать, как он воодушевится до такой степени, что попытается дестабилизировать страну восточного фланга НАТО или даже совершить прямое вторжение в неё.