Происходящее сейчас между путинской Россией и западными странами носит куда более фундаментальный характер, чем просто конфликт интересов по сирийскому и украинскому вопросам. Думаю, что на заднем плане этого конфликта существует противостояние двух конкурирующих мировоззрений, заявил на страницах издания Mediapart писатель Матье Слама.
Западное мировоззрение либерально в том плане, что оно характеризует политическое сообщество в первую очередь как средство обеспечения личных свобод. Родина, община и традиции представляются по такой логике пережитками прошлого. Путин же придерживается традиционалистских взглядов: политическое сообщество представляет собой продукт истории и культуры, который стоит выше личных свобод. То есть, тут мы имеем дело с двумя совершенно разными представлениями.
Упомянутый религиозный вопрос хорошо иллюстрирует это идеологическое противостояние. Когда феминистки из Pussy Piot ворвались в московский храм, их осудили не только с юридической точки зрения, но и в общественном мнении. Элен Каррер д’Анкосс (Hélène Carrère d’Encausse) дала тому хорошее объяснение: для россиян и Путина существуют вещи, которые попросту недопустимы. Во Франции акция Femen в Соборе Парижской Богоматери не произвела особого впечатления ни на общественность, ни на власти. Мы окончательно потеряли смысл святого: во имя свободы можно осквернить, что угодно, в том числе религиозные символы (взять хотя бы карикатуры на пророка Мухаммеда…). Наши христианские корни? Даже не смейте о них говорить! Путин в свою очередь активно напирает на христианские традиции страны. Недавно он побывал на церемонии в честь тысячелетия российского присутствия на горе Афон в Греции, где монахи живут и молятся с Х века. Символизм тут просто огромный.
Путин понял одну очень важную вещь (что бы вы ни думали о нем самом): политика не ограничивается правилами защиты личных свобод. Политика — это нечто иное: существование в особом пространстве, наследие давних легенд, традиций и символов, которые направляют страну в ее историческом пути. Если все сводится только к правам, никакого сообщества нет. А, следовательно, нет и политики. Сила Путина в том, что он показал нам этот ужасающий факт.
У Запада есть неприятная привычка пытаться выстраивать мир по своему образу и подобию. Стало просто невозможно представить себе культурные различия, вообразить существование нескольких миров с собственной традицией и историей. Возьмем актуальный пример: Иран. Сейчас повсюду материалы и репортажи об изменениях в этой стране. И что же в них приветствуется? Его озападнивание. Но как только речь заходит о каких-то традиционных явлениях, сразу же раздаются вопли о «мракобесии» и «варварстве». Здесь просматривается смесь непонимания и презрения, а также огромный парадокс: либеральный Запад превозносит Другого, но, по сути, лишь затем, чтобы отрицать его инаковость. Стоит перечитать Клода Леви-Стросса (Claude Lévi-Strauss), который одним из первых высказал опасения по поводу унификации мира под влиянием Запада.
Суть проблемы — это универсализм, мысль о том, что либеральная модель неизбежно должна стать моделью всего человечества. Американские неоконсерваторы на основании неверного прочтения Леви-Стросса и его размышлений о релятивизме поставили универсализм в центр своей идеологии (при этом, разумеется, с соблюдением политических и экономических интересов их стран). Огромная заслуга Путина в том, что он выставил этот универсализм и его отклонения на всеобщее обозрение. Последствия же предельно конкретные: думаю, не стоит лишний раз расписывать катастрофическую ситуацию в Афганистане, Ираке и Ливии… Во время выступления в ООН в прошлом году Путин обратился к Западу с таким вопросом: «Вы хоть понимаете, что натворили?»
В знаменитой статье, которая вышла в The New York Times в разгар сирийского кризиса в 2013 году, Путин предостерег Америку от веры в собственную исключительность, потому что это противоречит равенству народов и разнообразию мира. Путин активно использует понятие «разнообразие мира» в своих выступлениях. И это отнюдь не случайно. Он представляет себя защитником многополярного мира и национального суверенитета, потому что противодействует в первую очередь гегемонистским претензиям Америки (и подчинению европейцев этой гегемонии). Не будем наивными: Путин — это прежде всего реалист, который отстаивает интересы страны и народа. Его риторика соответствует четко определенным интересам.
Противоречие между его словами и поступками можно было бы усмотреть разве что в решении по Крыму, которое способно навести на мысль об имперских амбициях с его стороны. Это опасение было вполне оправданным, но, как мне кажется, сегодня он демонстрирует, что не собирается предпринимать дальнейшие шаги на Украине вопреки агрессивным призывам интеллектуалов вроде Александра Дугина. Великий русский писатель Александр Солженицын, которого я неоднократно упоминаю в книге, так написал о России: «Надо теперь жестко выбрать: между Империей, губящей прежде всего нас самих, — и духовным и телесным спасением нашего же народа. (…) Держать великую Империю — значит вымертвлять свой собственный народ. Зачем этот разнопестрый сплав?— чтобы русским потерять свое неповторимое лицо? Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остатке ее». Его слова до сих пор актуальны. Это предупреждение стоит принять во внимание не только Путину, но и Западу.