О цифровой экономике говорят очень много. При этом, часто честно признаются, что предмет дискуссии не определен. Бизнес видит в цифровизации клиентоориентированность – революционные изменения в маркетинге и системе потребления, чиновники – способ (или повод) модернизировать государство. Футурологи и мечтатели – то призрак коммунизма, то приближение цифрового фашизма, то некого идеального капитализма, где почти никто не работает, но у всех есть средства, чтобы потреблять.
Проблематику цифровой модернизации экономики в повестку ввел президент Владимир Путин, выступив на Петербургском экономическом форуме.
По словам вице-премьера Игоря Шувалова, глава государства и вовсе "заболел" цифровой экономикой.
В экспертной среде к этому увлечению отнеслись неоднозначно. Во-первых, свежи и наглядны успехи России в предыдущем увлечении чиновников – развитии нанотехнологий, во-вторых, это снова немного не то, чего уже долгие годы ждут от президента. Цифровая экономика, на первый взгляд, слабо связана с новой индустриализацией, возрождением промышленности и реального сектора.
Однако, если послушать самих промышленников, например, то, что говорилось на прошедшем в Екатеринбурге "Иннопроме", то придется принять на веру, что никакой иной новой индустриализации, кроме как цифровой, в современном мире быть не может. Другое дело, как подходить к этому вопросу и на что делать упор: на развитие новой эффективности в промышленности или же только на развитие сферы услуг и сервисов.
Важно также и то, что с легкой руки главы государства высшие сановники наконец заговорили об образе будущего и о том, какой будет Россия через 10-20 лет.
Характерна тут дискуссия, состоявшаяся на "Иннопроме" между промышленниками и бывшим министром финансов Алексеем Кудриным о том, к чему приведет цифровизация.
"В чем заключается историческая роль автоматизации, человек будет на один день меньше работать, а потом на два, а потом вообще не будет работать, вернется в рай, откуда был изгнан? Все мы вернемся в рай? Алексей Леонидович, уверен, знает об этой дискуссии в Европе, о безусловном доходе, когда человеку можно не работать, заниматься саморазвитием и получать от государства помощь", – спрашивал у гостей и у бывшего министра финансов ведущий.
Гости, среди которых были крупнейшие поставщики цифровых продуктов для промышленности в России и главы российских представительств крупных международных корпораций, отвечали в том духе, что роботизация освободит человека от труда и раскрепостит творческие силы человечества, которое провалится в новую технологическую сингулярность, и прогресс пойдет невиданными темпами.
Алексей Кудрин же предрек масштабные сокращения среди "работников массовых профессий" и, в целом, нарисовал будущее, больше похожее на "Утопию 14" Курта Воннегута или "О дивный новый мир" Хаксли, чем, например, на грезы марксистов об повсеместной автоматизации производства при коммунизме.
"Рутинные операции будут сокращаться, и мы боимся таких сокращений, как раз, работников массовых профессий, что, на самом деле, правильно и хорошо с точки зрения исторического процесса. А вот усиливаться будет использование людей в творческих профессиях. Безусловно облегчится жизнь, это не будет такая тяжелая жизнь, которая не позволяет уделять внимание творческим своим усилиям и семье, в этом смысле, в конечном счете, мы будем все больше переходить к творческим работам. Когда все начнут заниматься творческими задачами, это будет ускорять технический процесс. Мы в этом смысле стоим перед новым шоком будущего, как когда-то Тоффлер сказал в своей книжке "Шок будущего", он имел в виду информационное общество, когда людям будет очень сложно привыкать к новым изменениям, скорость изменений будет такова, что людям сложно привыкать. Мы стоим перед новым, еще большим ускорением технического прогресса, к которому надо готовить с детства, это должна быть новая культура. Но это будет более интересная и творческая жизнь", – объяснил Кудрин.
Историк Борис Юлин, между тем, напоминает в беседе с Накануне.RU, что инструменты, похожие на то, что теперь называют технологиями индустрии 4.0 ("большие данные", "блокчейн" и т.д.), разрабатывались еще советскими кибернетиками.
"Речь идет о том, что в СССР называлось реформой СОФЭ (системы оптимального функционирования экономики). Предлагалось создать конструктивную математическую экономическую модель социалистической экономики, это шаталинская теория. Шаталин, Арбатов хотели сконструировать систему, которая повысит производительность труда в соответствии с социалистической идеологией. Эта теория должна была вытеснить товарное производство, заместив его экономикой кибернетических операций. При этом учитывается не только производство, но и его связь с потреблением. Т.е. производства делают то, что нужно народу. Вместо этого в СССР была принята реформа Косыгина и Либермана, которая использовала совсем другие, капиталистические, методы повышения производительности труда", – говорит историк.
По словам Бориса Юлина, системы цифровой экономики никак не способствуют снижению издержек, а именно эту цель преследует капитал. Однако технологии цифровой экономики могут дать капиталисту новые, значительно более мощные способы контролировать свою рабочую силу.
"Издержки это (цифровая экономика) не снижает. Ведь самое главное – максимально прибыльно продать тот товар, который капиталист может произвести или купить в другом месте дешевле. На этом построены и торговля, и производство. Здесь подобная система не особенно и нужна. Разве что для того, чтобы обеспечить максимальную эксплуатацию трудящегося, чтобы он максимально четко работал, не останавливался ни на секунду, не теряя время на ненужные операции. В таком виде эта теория хорошо показана в фильме Чарли Чаплина "Новые времена". Вся первая часть фильма именно об этом", – говорит Борис Юлин.
Что же до "конца истории", то его прогнозируют каждый раз с приходом нового технологического уклада, говорит президент Фонда поддержки научных исследований и развития гражданских инициатив "Основание" Алексей Анпилогов. Он напоминает, что последний раз смену вех обещали в начале 90-х. Философ Фрэнсис Фукуяма выпустил тогда труд под названием "Конец истории". По мнению Анпилогова, "конца истории" не стоило ожидать ни в 90-х, ни тем более в 10-х, однако, не признавать при этом, что цифровая трансформация и укоренение инструментов цифровой экономики неизбежны, тоже не стоит. Тот, кто первый сумеет модернизировать свое производство, тот и выиграет в будущем.
"Цифровой экономики никто не хотел, но она была неизбежна, – считает он. – До тех пор, пока мы являемся существами из плоти и крови, пока у нас есть потребности, я не верю в окончательную сингулярность, некий конец истории, который прогнозируют практически каждый раз после прихода очередного технологического уклада. Последнюю книжку про "конец истории" написал Фрэнсис Фукуяма после развала СССР. В ней он утверждал, что тот мир, который мы увидели в начале 90-х – окончательная версия мироустройства, и он уже не может быть улучшен значительным образом. Как оказалось, история все равно идет вперед".
"Сингулярность (технологическая) – это такая математическая абстракция, придуманная Рэймондом Курцвейлом, на основании существовавшей тенденции постоянного увеличения плотности и количества транзисторов на кристалле, роста компьютерной производительности и так далее. Но ни Курцвейл, ни его последователи не могут отменить ни размер атомов, ни скорость света, ни скорость перемещения электронов. Сингулярность – это тот самый тангенс угла в 90 градусов, который оказывается недостижим, когда мы рассуждаем о треугольнике. Этот момент недооценивается как людьми, которые считают цифровую экономику несуществующей, так и теми, кто считают, что цифровая экономика спасет мир. Истина же посредине. Как сельское хозяйство, которое не было отменено с приходом индустриального мира, так и цифровая экономика или новый технологический уклад никак не отменят предыдущий мир, они в него встроятся", – говорит Алексей Анпилогов.
При этом, напоминает он, капиталистический способ производства никак не озадачен проблемами населения, это прерогатива социалистического способа производства. Поскольку большая часть мира живет в условиях капиталистического способа производства и капитализм глобален, возникает ситуация, когда капиталисты ориентируются не на собственное население, а на конкуренцию на мировом рынке с другими странами.
"Здесь мы понимаем, что если роботы и нейросети и прочие атрибуты не внедрить сейчас, то их внедрит потом кто-то другой, став конкурентнее на мировом рынке. Возвращаясь к России, хочу сказать, что у нас еще есть возможность обеспечить социальную защиту своих граждан, обеспечить участие их в сложных и творческих процессах. Россия и СССР всегда славились тем, что разрабатывали свои уникальные технологии, пусть и в единичных экземплярах, но всегда на самом передовом крае науки и техники", – говорит Анпилогов.
Журналист Константин Семин считает, что цифровая экономика делает возможным рациональное планирование в интересах большинства. Но случиться это может только после того, как средства производства, в том числе и в информационной области, окажутся в руках пролетариата.
"Поскольку сегодня возможности планирования, с учетом мельчайших потребностей каждого человека, благодаря новым технологиям вышли на недосягаемый прежде уровень, чисто технически построение социалистической системы, или, в перспективе, коммунистической, кажется более вероятным. Однако произойдет это не раньше, чем будет одержана победа в классовой схватке. Мы должны помнить, что главная претензия к СССР и в принципе к коммунизму, которая выдвигалась его противниками, сводилась к тому, что плановая система в принципе неспособна удовлетворить все запросы человека, рано или поздно человек вынужден потреблять нечто усредненное, неказистое и серое. Сегодня становится ясно, что тиражировать, просчитать и учесть можно все, что угодно. Мельчайшие колебания волос на человеческой голове могут быть оцифрованы и учтены в единой системе государственного планирования", – говорит Семин.
Видимо, в том, в чьих руках будут главные цифровые технологии и в каких целях они будут использоваться, и состоит ответ на вопрос о "новом будущем".
"Да, для нас (для России) возникает некий второй шанс, который я считаю не виртуальным, но только от государственной политики зависит, не превратится ли этот шанс в бульдозер, который пройдет по жизням простых людей", – отмечает Алексей Анпилогов.