На Донбассе верят в Путина

Житель Макеевки Владимир Фомичев — активист донецкого Евромайдана и один из тех украинцев, кто в конце прошлого года был освобожден из плена боевиков на Донбассе. Приехав в 2015 году в родную Макеевку на праздники, Фомичев попал на подвал к террористам и был осужден по надуманному обвинению. В интервью «Апострофу» экс-пленник рассказал о настроениях в оккупации, а также о том, по каким схемам работает «МГБ ДНР» и почему на Донбассе не удалось построить проевропейское гражданское общество.

Владимир Фомичев: У меня было стационарное лечение. Вылечили мои зубы, это была большая проблема. Поработали над моей нервной системой: у меня была черепно-мозговая травма. Это была хорошая реабилитация, тут государство сработало очень хорошо. Все было бесплатно.

— К тем, кому нужна была такая помощь, приезжали психологи, которые, насколько я понял, нанимались Администрацией президента у различных организаций, например, у Восток-SOS, Хельсинкской группы по правам человека.

— Да. Иван Карпенко-Карый написал пьесу «Сто тысяч», и скоро, наверное, мы должны будем написать свою пьесу «Сто тысяч», потому что это, с одной стороны, прекрасная инициатива, которая может помочь бывшим пленным на первое время, но абсолютно непонятно, как это будет реализовано, кто это будет реализовывать. Скорее всего, это должно быть Минсоцполитики, но никаких распоряжений нет. И непонятно, куда обращаться: в городской отдел соцполитики, районный? Кто этим занимается, какая процедура? Есть постановление, но как это будет выглядеть, мне пока неясно.

— Понимаете, если нет сверху команды собесу, то это просто впустую проехаться и потратить свое время.

— Людям, у которых действительно есть проблемы с деньгами, нужна финансовая и материальная поддержка. Даже некоторые психологические проблемы могут возникать из-за отсутствия финансовой свободы. Но на самом деле хочется какого-то другого ментального отношения к внутренне перемещенным лицам, более гуманного отношения, ведь переселенцы делают выбор в пользу нашей страны, отказываются быть предателями собственной Родины, и, наверное, к таким людям должно быть получше отношение. Например, я был у себя в районе и оформлял справку переселенца. Мне было тяжело смотреть, как стоят огромные очереди, люди часами стоят в этих очередях, чтобы получить справку. Нет электронных очередей, вежливого отношения. Хотелось бы, чтобы государство пришло к пониманию, что есть люди, которые переживают очень сложную жизненную ситуацию, можно было бы к ним более лояльно относиться.

— С нами пообщались дебриферы из Администрации президента и все. Они просили рассказать свои истории, я рассказал. Ни из военной прокуратуры, ни из СБУ мне никто не звонил, и никому.

— Нет, попыток вербовки не было, больше было желание подсаживать кого-то в камеру или заставлять людей, которые со мной сидели, рассказывать о том, как хорошо жить в ДНР, мол, в Донецке нужно оставаться, как там все прекрасно, как все будет развиваться. Были попытки просто рассказать, как на оккупированной территории прекрасно и хорошо жить.

— Если бы местная элита имела желание все это остановить, она бы могла это сделать. Но, понимаете, сначала, например, Ринат Леонидович [Ахметов] за «белых», потом он за «красных»… Сегодня он приехал под областную администрацию и сказал: «Я с вами, ребята». Потом он говорил: «Донецк — это Украина, и мы должны договариваться». Эта позиция, которая в итоге вылилась в гудение автомобилей на улицах, ни к чему не привела. Хорошая позиция — погудеть ради мира в Донецке, но какой был от этого толк? Возможно, и мы, проукраинские активисты Евромайдана в Донецке, оказались слабыми, потому что мы надеялись, что все будет хорошо, когда нас в этом уверяли в Киеве. Местная элита нам говорила, что все будет нормально и не нужно предпринимать никаких агрессивных действий. Да и нам было сложно себе представить, что мы берем в руки что-то тяжелее, чем флаг Украины. Но благодатная почва там, конечно, была. Она создавалась регулярно, и как только появилась возможность выплеснуть все обиды, которые были у населения Донбасса на Украину, на этом сразу же сыграли. Сначала жители области ходили на «референдум» и делали «выбор», потом при поддержке РФ часть из них смогла этот «выбор» отстоять, а теперь они живут так, как они живут. Кстати, не очень хорошо.

— Они разочарованы своими местными «властями», которые не смогли сделать их жизнь нормальной: низкие зарплаты, депрессивная обстановка в регионе, промышленность, которая не работает, связи мобильной до сих пор нет. Когда мы стояли на Евромайдане, то могли, наверное, высказываться как-то радикальнее в проукраинскую сторону. Когда начались события весны 2014 года, мы говорили: «Ребята, подумайте, вы сейчас отделяетесь от Украины, у вас сразу же блокируется торговля, вы не сможете никуда летать и нормально ездить, начнутся проблемы со связью, получением продуктов. Есть другие конфликты — в Абхазии, Приднестровье, Карабахе. И от того, что одна территория просто так отделилась от своей страны, она ничего не выиграла, разруха там продолжается». Мы пытались это донести, но нам говорили, что все будет хорошо, а донецкий «Шахтер» будет играть в чемпионате России. «Шахтер» же по-прежнему играет в чемпионате Украины и не в Донецке.

— В Россию верят и в Путина очень верят и надеются, что когда-нибудь он заберет Донбасс. У меня в колонии было очень много таких людей, которые говорили, что [главарь ДНР Александр] Захарченко, может, и хороший руководитель, но есть проблемы, а вот если Владимир Владимирович возьмется за нас и поставит нам хорошего человека из России, то все у нас будет хорошо.

— Они разочарованы тем, что их посадили. Есть там много россиян-добровольцев, которые приехали воевать за ДНР и ЛНР. Они сидят в тюрьмах, им светит по 10 — 12 лет. Они обижаются, мол, приехали воевать за Донбасс, а попали в тюрьму. Только Россия же не будет защищать собственных граждан, которые там воюют. «Ополченцы» разочарованы тем, что воевали, но не понимают по итогу, за что воевали. Они ведь действительно верили, что едут воевать за Донбасс и что Донбасс станет частью России. Они же не задумывались, что Абхазия и Приднестровье так и не стали частью России. Видимо, до этих событий их знание истории не дошло.

— Я верю в то, что сначала мы должны провести реформы внутри своей страны, усилить нашу армию и экономику, может, когда в России будут происходить другие процессы, у нас появится возможность взять границу под свой контроль, а потом и мирно реинтегрировать регион обратно. Мы, конечно, можем пойти на соглашения боснийского формата, когда в Республике Сербской (образование в составе Боснии и Герцеговины, — «Апостроф») нет вообще ни одного боснийского флага. У нас может быть даже округ, который не контролируется ни нами, ни ДНР, а там будет международная миссия, но что государство Украина от этого выиграет? Номинально Донецк будет не оккупирован, но по факту оккупация продолжится. Что мы от этого выиграем?

— Я хочу, чтобы конфликт завершился миром, но он может растянуться и на 20, и на 30 лет. Пока все идет к тому, что конфликт будет очень протяженным во времени. Если Россия поймет, что ей лучше отдать два куска Донецкой и Луганской областей для того, чтобы сняли санкции и нормализовалась собственная экономика, тогда все завершится быстро, но если Россия и так чувствует себя хорошо и способна развивать внутренние рынки, тогда быстро ничего не будет. Мы ведь точно не можем знать, какая будет ситуация в России.

— Они стараются всем политическим заключенным приписать хранение оружия, потому что им нужно хоть что-то доказанное. А когда есть отпечатки пальцев на гранатах, то тебе уже сложно оправдаться. Это начало доказательной базы. Все, кому приписывают незаконное хранение оружия, не могут от этого избавиться уже.

— Ну адвокаты там есть, но толку в суде от них мало, адвокаты тоже боятся. Но когда у тебя есть адвокат, это гарантия того, что тебя могут меньше бить, будет меньше пыток, не будут «рисовать» лишних вещей в уголовном деле. Это хоть какая-то гарантия нормального к тебе отношения. Кроме того, связь с внешним миром осуществляется через адвоката.

— Да.

— Кричала.

— Верят. Понимаете, это мы сейчас сидим с вами в теплой студии в Киеве, а там все немного иначе. Ты находишься все время, например, в Горловке, имеешь дело с этими псевдогосударственными образованиями, псевдогосударственными органами, которые там создали, ты ходишь в их систему соцзащиты, получаешь у них пенсии и зарплаты, работаешь на них… И понятное дело, что они говорят, что Макеевка была в Российской империи, была городом СССР, была Украиной, а теперь вот «от Украины мы отделились». Для них это продолжение существования города — просто вне Украины. Есть нормальные люди, которые понимают, что это все фейковая система, в которой жить невозможно, но выбора другого нет, а есть люди, которые мыслят иначе, у них был развит региональный патриотизм, они очень сильно верят в Путина и Россию. Но многие задают себе вопрос: «А вдруг Украина завтра вернется, что с нами будет дальше?»

— Конечно, боятся. Пропаганда работает в таком ритме, чтобы люди боялись, рассказывая, что придут украинские войска и будут насиловать донецких женщин.

— В этом и весь смысл, что в самом Донецке такая возможность была. В городе было достаточное количество людей, которые понимали, что такое европейский образ жизни, что такое нормальные зарплаты, что такое возможность отдыхать в мирном городе, путешествовать. Донецк в принципе к этому стремился, и я думаю, что если бы не было этого конфликта, город мог бы стать визиткой Украины для Евросоюза. Но проблема в том, что местная элита уделяла внимание только одному городу — Донецку, еще немного соседней Макеевке и, может быть, Мариуполю. Все. Остальные города были депрессивные. И если жителю Донецка еще что-то можно было объяснить, то объяснять что-то жителю Снежного или Тореза, обычному человеку, который ходит работать на копанку, просто бессмысленно. Вы понимаете, что в Снежном и Торезе есть люди, которые думают, что ходить работать на копанку — это нормально, это настоящая работа и это правильно? Как ты ему расскажешь, что копанка — это опасная для жизни нелегальная шахта, что благодаря его работе на копанке у государства пропадают миллионные доходы, жизнь подвергается невероятному риску, а если с тобой что-то случится, за тебя никто не понесет ответственности? Что можно объяснить такому человеку?

— Мне сложно ответить на этот вопрос. Я не знаком со всей информацией, которой обладали наши правоохранительные органы. Однако в Харькове смогли все зачистить. Значит, у местной элиты была нормальная позиция. Харьков отстояли, потому что в один момент приехали силовики и сделали свою работу. В Донецке, наверное, хотели договорняк. Ахметов, может быть, хотел договориться об условной автономизации и не смог договориться. Может, те, кто были на тот момент у власти в Киеве, хотели маленькую победоносную войну, а ее не вышло.

— Если есть возможность не ехать, то лучше не ехать. Там много доносов. И доносы пишут регулярно друг на друга. Просто, когда нужно уголовное дело — оно появляется, когда нет — этот донос выкидывают в урну. Строится тоталитарное общество, там не может не быть системы доносов, ведь все мы знаем историю.