Путину нужны победы, а не «груз 200»

Владимир Путин не любит вид гробов, которые прибывают из Сирии. Он с самого начала стремился избежать подобных ситуаций. Путин знает, что гробы вызывают страх и трудности, даже если военный потенциал Москвы выше Вашингтона. По этой причине российское военное вмешательство в Сирии было организовано таким образом, чтобы российские граждане не видели подобных сцен, которые напоминали бы ему об афганской войне. Россия воюет в воздухе, но ее сухопутные войска не принимают участие в войне. Она направила военных советников для сирийской армии, а ее военная полиция находится в безопасных условиях.

Можно сказать, что Кремль преуспел. Он рано понял, что Барак Обама не собирался охотиться на Россию в Сирии. Обама сосредоточился на ядерном соглашении с Ираном. По этой причине сирийская оппозиция не получил зенитных ракет. Союзникам не разрешалось ввозить подобное оружие на территорию Сирии. Обама не хотел окунать Москву в новый Афганистан.

Российские атаки не смогли нарушить баланс сил на местах в пользу сирийского режима. Россия должна была рассматривать про-иранские ополчения как союзников в боях для ликвидации сирийской оппозиции. Таким образом, треугольник, который изменил уравнение — это Россия, Иран и его союзники и режим. А их цель — ИГИЛ (запрещена в РФ — прим. ред.).

Российскому вмешательству удалось нарушить правила игры. Свергнуть сирийский режим уже невозможно. Кроме того, ожидается, что режим расширит области контроля и восстановит свои позиции. По правде говоря, сирийская оппозиция серьезно пострадала от ИГИЛ и «Ан-Нусры» (запрещены в РФ — прим. ред.), прежде чем Россия и «союзный треугольник» нанесли по ним удар. Мир не может позволить Сирии жить в тени ИГИЛ. Сам регион не может жить с такой Сирией. Таким образом, открылась дверь для контратаки, которая позволила силам режима восстановить стратегическую инициативу и выгнать оппозицию из «карманов» и районов.

Россия двигается в двух направлениях. Первый заключается в том, чтобы позволить режиму восстановить стратегическую инициативу на местах. А второй в ликвидации оппозиции, а также региональных и международных фронтов, которые оказывают им содействие. В этом контексте можно понять российские идеи о создании «зон деэскалации» и поиск политического пути через Сочи и Астану, а не Женеву. Необходимо обратить внимание на большой прорыв Москвы в этом направлении, когда ей удалось достичь консенсуса с Анкарой и превратить ее в партнера в астанинском процессе. С другой стороны, Турция ущемляла права сирийских курдов в Африне и «сломала курдский пояс», который был сформирован вдоль сирийско-турецкой границы, а также нарушила договор о развертывании наблюдательных пунктов на территории Сирии. Скорее всего Турция позднее использует развертывание наблюдательных пунктов в качестве козыря, когда будет поднят вопрос о выводе иностранных сил из Сирии.

Россия и Иран объединились против оппозиции и ИГИЛ, пытаясь изменить баланс сил на местах. Однако это не значит, что у них общие интересы. В то время как Россия была заинтересована в укреплении военного превосходства сил режима перед лицом их противников, Иран был заинтересован в усилении своего присутствия в Сирии, присоединении ее к «иранскому полумесяцу» и устранении препятствий на пути сухопутного коридора, связывающего Иран со Средиземным морем.

Победа Дональда Трампа на президентских выборах привела не к концу игры, а, наоборот, к путанице. У администрации Трампа нет идей, как сорвать планы России на земле, хотя иногда у нее есть средства для задержки и перехвата. Америка не слишком обеспокоена тем, кто управляет Сирией. Ее интересует только иранское присутствие в стране. То же самое делает и Израиль.

На фоне конфронтации с ИГИЛ и нежелания Запада платить за широкомасштабную военную интервенцию в Сирии, был сделан выбор в пользу «российской Сирии», если это предотвратит «иранскую Сирию». Израиль добивался от Москвы заверений в том, что Иран и его союзники не приблизятся к израильским линиям на оккупированных сирийских Голанах. Путин проявил живой интерес к поддержанию отношений с Израилем и выразил глубокое понимание к израильским потребностями в сфере безопасности, но не смог предоставить необходимые гарантии.

​

Израиль понял, что Трамп выходит из ядерной сделки с Ираном. Он увеличил свои требования к России, выбрав целью передачу иранского оружия ливанской «Хезболле». С возвращением напряжённости между Вашингтоном и Тегераном Израиль перешел к отрытым выступлениям против иранского военного присутствия в Сирии и убийству иранцев. Правительство Биньямина Нетаньяху использовало «ограниченный» ответ Ирана на Голанских высотах, чтобы нанести сильный удар по иранским военным объектам в Сирии.

До сих пор Путину удавалось предотвратить крупную войну. Однако подобный успех таит в себе опасности. Он не хочет разрывать отношения с Ираном в Сирии. Это очень непростая задача, которая связана с иранской программой и потенциальными последствиями. А с выходом Америки из ядерной сделки игра стала сложнее.

Возможно, именно поэтому Путин, встретившись с президентом Сирии Башаром Асадом, подчеркнул необходимость политического решения в Сирии. Однако политическое решение как с сирийской, так и с российской точки зрения не относится к тексту Женевской декларации. А некоторые события на местах исключили многие вещи, в том числе и разговоры о переходном этапе.

В треугольнике Москвы, Дамаска и Тегерана существует довольно сложная сеть взаимоотношений. Общие потребности, но разные видения и цели. Чем ближе поиск решения, тем ярче проявляются различия. Сложные отношения возникли из-за усиления американо-иранского кризиса и заявлений Израиля о его желании прекратить иранское военное присутствие в Сирии. Маленькая война постепенно меняется, а русские превращаются в обычных свидетелей. Вопрос в том, что произойдет после изменения баланса сил в Сирии. Что хочет сейчас Москва и что она может сделать? Как режим держится за русские и иранские крылья? Похож ли Иран с Сирией на театр для проверки американских намерений? Или Сирия превратилась в ловушку, которая истощает Иран? Путин не любит вид гробов, которые возвращаются из Сирии, но Сирия без реального решения представляет еще большую угрозу. Понятно, что бороться с войной против оппозиции и ИГИЛ легче, чем добиться мира в Сирии.