10 лет со дня начала приведения в исполнение Мюнхенского приговора

Десять лет назад Владимир Путин выступил на конференции по безопасности в Германии. Эту речь уже тогда расценивали как сенсационную, а теперь точно ясно, что она вошла в историю, обозначив собой поворот не только в российской, но и в мировой политике. Это был безоговорочный приговор однополярному миру, и сегодня отчетливо видно, насколько он сбылся.

Владимир Путин хорошо знает Германию — он работал там в советские годы, часто приезжал в 90-е. Став президентом, он уделял отношениям с этой страной первостепенное значение. У него установились хорошие контакты с канцлером Шредером, с множеством немецких политиков и бизнесменов, он выступал в бундестаге на немецком языке. И так получилось, что и свою самую знаменитую речь Путин произнес в Германии — ровно десять лет назад, 10 февраля 2007 года, на Конференции по вопросам политики безопасности в Мюнхене.

Эта ежегодная конференция считается самым представительным форумом по внешней политике в Европе — и Путин выбрал именно ее для того, чтобы озвучить свой диагноз миропорядку. В зале среди прочих были канцлер Меркель, американский сенатор Маккейн, украинский президент Ющенко.

Выступление Путина 10 февраля 2007 года произвело огромный эффект на Западе. «Путин возобновляет холодную войну» — хотя в реальности президент России просто подробно объяснил, почему именно Россия недовольна существующим миропорядком, объяснил то, почему однополярный мир не состоялся и не может состояться. Это был вызов — но только в понимании атлантистов, которые не ожидали, что Россия сменит тональность разговора с ними. На самом деле, это был момент, когда Россия просто перестала сглаживать углы, перестала бояться обидеть резким словом и начала говорить о том, что ее беспокоит и волнует, открытым текстом, во всеуслышание, а не в кулуарах. Хотя Путин уже в самом начале речи специально оговорился, что «просит на него не сердиться», волнений это не уменьшило.

Что же такого сказал тогда Путин? Для начала напомним контекст, в котором он это говорил — начало 2007 года. Вовсе не случайно, что именно к этому времени Путин, что называется, созрел.

Во-первых, как раз тогда он уже решил «проблему 2008 года» — то есть ситуацию с третьим сроком, окончательно отказавшись от предложений исключить из Конституции запрет на третий президентский срок. Это было очень серьезной проблемой — противники Путина на Западе внимательно следили за его действиями — по сути, Путина шантажировали тем, что в случае изменения Конституции ему устроят обструкцию, назовут диктатором и узурпатором власти. Понятно, что Запад, что называется, «съел» бы переизбрание Путина. Но все равно в его решении не менять закон под себя, кроме определяющих внутриполитических, были еще и внешнеполитические резоны.

В начале 2007 года Путин уже мог говорить с Западом, вообще не думая о «проблеме третьего срока», то есть понимая, что у Запада нет даже пропагандистских козырей давить на него. Это способствовало откровенности — Путин готов был объявить и объяснить стратегические цели России.

К этому времени он уже семь лет был президентом. Его опыт общения с первыми лицами и влиятельными фигурами западного мира окончательно убедил его в том, что ни наивное стремление России стать «своей» в 90-е, ни его личный прагматический подход с предложениями «взаимовыгодного сотрудничества и равноправного партнерства» не срабатывают. Не играла ключевой роли и личная дипломатия. Хотя лично с Бушем, Берлускони, Шредером можно было о чем-то договориться, вся атлантическая машина продолжала катком двигаться на Восток, игнорируя интересы и протесты России.

Товарищ волк кушает, никого не слушает — так спустя несколько лет Путин охарактеризует поведение США. Но то, что Путин стал говорить открытым текстом после своего возвращения в Кремль в 2012 году, а особенно после марта 2014 года, было бы невозможно без Мюнхена. Именно мюнхенская речь стала его первым опытом откровенного разговора с Западом.

При этом и в самой России речь произвела сильнейшее впечатление. Мы долго молча отступали, а вот теперь всё, точка, начинаем говорить то, что думаем — вот каково было главное впечатление. 10 февраля 2007 года обозначило окончание постсоветского периода, «длинных 90-х», геополитического отступления. Хотя в реальности оно закончилось раньше, и Россия все нулевые все больше и больше пыталась защищать свои национальные интересы — пока президент не поднял голос, в российском обществе не обращали на эти изменения особенного внимания. А тут все увидели: вот, наступают новые времена. Конечно, это вызвало самую искреннюю поддержку, укрепив и так высокий авторитет Путина. И породив надежду не только на то, что «этот не сдаст», «будет биться», но и на будущие победы.

Точнее даже не победы, а возвращение. Возвращение утраченного — безопасности, достоинства, национальных интересов. Россию к этому времени прижали в геополитический угол. Расширение НАТО на восток (последняя очередь была в 2008-м, но основная масса прошла в 2004-м), вытеснение нас с постсоветского пространства, в том числе и через «цветные революции» 2003–2005 годов. Отступать было некуда — да и незачем.

К 2007 году Путин уже устранил угрозу развала страны, выстроил вертикаль власти и начал наводить порядок в экономике. То есть тыл был хотя бы в какой-то форме укреплен и можно было переходить к жесткому отстаиванию национальных интересов, к возвращению утраченных позиций.

Это не был банальный реваншизм — это было отчетливое понимание, что русская цивилизация и русское государство переходят от обороны в контрнаступление.

Через год с небольшим после путинской речи начался мировой экономический кризис, ознаменовавший собой конец веры в бесконечность и всесильность финансовой пирамиды глобализации, выстроенной на основе гегемонии доллара, военной силы и идеологии США. В том же 2008-м Россия ответила на провокацию в Южной Осетии — но атлантисты лишь приостановили свои планы переваривания постсоветского пространства, не отказываясь ни от Украины с Молдавией, ни от Грузии с Арменией.

В 2011 году запылал Ближний Восток — и присутствовавший при путинской мюнхенской речи сенатор Маккейн уже радостно писал предупреждения Путину: вот, скоро и до Москвы доберется. Путин вернулся в Кремль — и вскоре стал говорить языком Мюнхена все чаще и чаще. После Крыма он уже мог позволить себе быть совсем прямым — и в речи 18 марта 2014 года сформулировал суть и цель русского ответа, русской весны.

Так о чем же шла речь в Мюнхене?

Об очень простых вещах. О том, что однополярный мир не состоялся:

«История человечества, конечно, знает и периоды однополярного состояния и стремления к мировому господству. Чего только не было в истории человечества.

Однако что же такое однополярный мир? Как бы ни украшали этот термин, он в конечном итоге означает на практике только одно: это один центр власти, один центр силы, один центр принятия решения.

Это мир одного хозяина, одного суверена. И это в конечном итоге губительно не только для всех, кто находится в рамках этой системы, но и для самого суверена, потому что разрушает его изнутри…

Считаю, что для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна. И не только потому, что при единоличном лидерстве в современном — именно в современном — мире не будет хватать ни военно-политических, ни экономических ресурсов. Но что еще важнее — сама модель является неработающей, так как в ее основе нет и не может быть морально-нравственной базы современной цивилизации.

Вместе с тем все, что происходит сегодня в мире, и сейчас мы только начали дискутировать об этом — это следствие попыток внедрения именно этой концепции в мировые дела — концепции однополярного мира».

И что мы видим спустя десять лет? Несостоявшийся гегемон не просто потерял доверие в мире, не просто лишился большой части влияния — он раскололся даже внутри себя. Приход к власти Трампа, который говорит, что Америка должна заняться собой, а не мифической глобализацией, — это попытка разумной части американской элиты спасти великую державу под названием США. Которая в десятилетие после путинской речи под руководством глобалистов продолжала, хоть и с меньшим замахом (ну так и сил уже не было), делать то, о чем Путин говорил в 2007-м:

«Сегодня мы наблюдаем почти ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы в международных делах — военной силы — силы, ввергающей мир в пучину следующих один за одним конфликтов. В результате не хватает сил на комплексное решение ни одного из них. Становится невозможным и их политическое решение.

Мы видим все большее пренебрежение основополагающими принципами международного права. Больше того — отдельные нормы, да, по сути, чуть ли не вся система права одного государства, прежде всего, конечно, Соединенных Штатов, перешагнула свои национальные границы во всех сферах — и в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере — навязывается другим государствам. Ну, кому это понравится? Кому это понравится?

В международных делах все чаще встречается стремление решить тот или иной вопрос, исходя из так называемой политической целесообразности, основанной на текущей политической конъюнктуре.

И это, конечно, крайне опасно. И ведет к тому, что никто уже не чувствует себя в безопасности. Я хочу это подчеркнуть — никто не чувствует себя в безопасности! Потому что никто не может спрятаться за международным правом как за каменной стеной. Такая политика является, конечно, катализатором гонки вооружений.

Доминирование фактора силы неизбежно подпитывает тягу ряда стран к обладанию оружием массового уничтожения. Больше того — появились принципиально новые угрозы, которые и раньше были известны, но сегодня приобретают глобальный характер, такие как терроризм.

Убежден, мы подошли к тому рубежному моменту, когда должны серьезно задуматься над всей архитектурой глобальной безопасности».

Да, мы подошли к этому рубежу еще в 2007-м, но тогда у американских стратегов еще были иллюзии, что они сумеют продолжать свой курс на построение «атлантического глобального мирового порядка». Сейчас этих иллюзий уже нет ни у кого — и давно уже невозможно игнорировать Китай и Россию, которые все активнее выстраивают параллельную конструкцию мировой безопасности, для начала евразийскую, через ШОС и операцию в Сирии.

И все еще есть шанс на то, чтобы претендовавшая на глобальное господство атлантическая и набирающая силу евразийская конструкции стали не платформами для новых конфликтов и войн, но элементами строительства новой безопасной системы международных отношений. Основанной на поиске баланса сил, на многополярном укладе.

Что для этого нужно? Ответственные и стратегически мыслящие власти на Западе — такие, с которыми можно иметь дело. Десять лет назад в Мюнхене Путин говорил именно об этом, подразумевая, конечно, в первую очередь Европу, которой и тогда не хватало самостоятельности. Сегодня, с появлением Трампа и ростом вероятности обновления европейских элит, возможность осуществления путинского пожелания становится выше:

«Мы очень часто, и я лично очень часто, слышу призывы к России со стороны наших партнеров, в том числе и со стороны европейских партнеров, играть более и более активную роль в мировых делах.

В этой связи позволю себе сделать одну маленькую ремарку. Вряд ли нас нужно подталкивать и стимулировать к этому. Россия — страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику.

Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня. Вместе с тем мы хорошо видим, как изменился мир, реалистично оцениваем свои собственные возможности и свой собственный потенциал. И, конечно, нам бы также хотелось иметь дело с ответственными и тоже самостоятельными партнерами, с которыми мы вместе могли бы работать над строительством справедливого и демократического мироустройства, обеспечивая в нем безопасность и процветание не для избранных, а для всех».

Подпишитесь на нас Вконтакте, Facebook, Одноклассники