«9 ноября 1989 года 35-летний физик из Восточного Берлина увидела по телевизору поразительную новость: границу с Западной Германией открыли. Но она не бросилась к Берлинской стене. Вместо этого Ангела Меркель, сохраняя свойственное ей полное спокойствие, пошла в сауну, как она и делала каждый вечер четверга. И только после посещения сауны она отправилась к ближайшему контрольно-пропускному пункту, чтобы попасть в Западный Берлин. В западной части города она выпила пива в гостях у незнакомца, но позаботилась о том, чтобы вовремя вернуться домой, потому как на следующий день ей надо было вставать на работу», – описывает день из жизни канцлера Financial Times.
Месяц спустя после падения разделявшей Берлин стены «ликующие» демонстранты окружили здание КГБ в Дрездене. «37-летний подполковник КГБ по имени Владимир Путин позвонил расположенным в Германии советским военным с просьбой о подкреплении, но ему ответили, что ничего нельзя сделать, потому что “Москва молчит”. Этот момент Путин запомнит навсегда», – пишет издание.
«
Тем временем в Бухаресте 26-летний адвокат Виктор Орбан молниеносно обрел славу благодаря своей речи, в которой потребовал вывода советских войск из Венгрии. В Польше член партии “Солидарность” Ярослав Качиньский остался столь разочарован бархатным переходом от коммунизма, что начал продолжительную борьбу, чтобы довести революцию до конца».
Сегодня эти люди правят своими странами. Качиньский олицетворяет «
неизбранную власть позади трона», уточняет британская газета. «
Всех четырех создали революционные события 1989-го», – констатирует Financial Times.
Тогда Путин стал свидетелем первого успешного восстания против советской власти. «
Покинутый Москвой, он один вышел на улицы Дрездена – “мысленно с голым торсом”, – отмечает автор книги “Мы, народ: революция 89 года в Варшаве, Бухаресте, Берлине и Праге” (We the People: The Revolution of '89 witnessed in Warsaw, Budapest, Berlin and Prague) Тимоти Гартон-Эш,
– и сказал демонстрантам по-немецки, что по каждому, кто войдет в здание КГБ, откроют огонь. Толпа отступила назад, как и следовало. Но жизнь работавших в Восточной Германии агентов –
коллег Путина была разрушена, страна, которую он так любил, исчезла, а Путин с семьей поехал обратно в Ленинград; кроме купленной 20 лет назад немецкой стиральной машины у них почти ничего не было».
Став свидетелем переломных моментов 1989 года, Владимир Путин решил: «Больше никогда». Он пообещал себе, что больше никогда не допустит повторения таких событий. Он был уверен, что, если бы Москва не проявила пассивность и слабость, удалось бы разогнать толпу. «Все, что когда-либо делал Путин, служило одной цели – попытаться не допустить революций в Москве. Он – воплощение контрреволюции», – поясняет Тимоти Гартон-Эш.
В 1989-м Меркель жила в районе Пренцлауэр-Берг, в который стекалась восточногерманская богема. В год падения Берлинской стены большинство ее представителей мечтали «о новой, более совершенной системе, нежели западногерманская демократия». Все, но только не Меркель, отмечает Шартон-Эш. Она просто хотела проводить центристскую политику, как это делали в Западной Германии, но проводить ее более эффективно. Ветераны 1989-го, которым удалось заполучить власть, были реалистами.
Для Ангелы Меркель объединение Германии было однозначно положительным событием. «Она вышла из сауны; она была свободна. Ей больше никогда не придется заниматься коммунистической “агитацией и пропагандой” на рабочем месте – в Центральном институте физической химии при Академии наук ГДР».
Она также оценила жест Западной Германии – всем жителям восточной части страны выдали по 100 немецких марок. Позже она инстинктивно обратится к этому опыту теплого приема, когда будет принимать беженцев. Ее решение открыть границы для миллионов бегущих от войны мигрантов «во многом связано с 1989 годом», уверен Гартон-Эш.
Падение Берлинской стены повлияло на канцлера и в других отношениях. Сидя сегодня в ведомстве в Берлин-Митте, в 5 километрах от своей старой квартиры, Ангела Меркель переживает: Восточная Германия пала в одну ночь, так же может произойти и с Европейским союзом. Предотвратить это – ее миссия.
В Польше не было революции, которая случилась бы за одну ночь. Скорее партия «Солидарность» и правящая Коммунистическая партия договорились о политическом переходе. Но Качиньский остался недоволен. «Он и его брат-близнец выросли на рассказах отца-ветерана, участника Варшавского восстания против гитлеровских оккупантов 1944 года, о героическом сопротивлении иностранному господству», – повествует Financial Times. В 1989-м братья Качиньские чувствовали себя покинутыми, полагает Гартон-Эш.
Сегодня Ярослав Качиньский нацелен «завершить незавершенную революцию 1989 года, что значит искоренить “коммунистов”, которых он видит в каждом министерстве, кампании и во всех СМИ, а также освободить Польшу от иностранного гнета, который сегодня для него олицетворяют Германия Меркель, Россия Путина, ЕС, однополые браки и беженцы».
«После 1989-го Виктор Орбан превратился из либерала в авторитарного правителя, но так и остался националистом. Он, видимо, решил, что в Венгрии за националистов отдают больше голосов, чем за либералов. Он также, вероятно, считает, что он, как герой национального восстания, имеет все основания править страной, – это чувство когда-то разделяли и африканские освободители, затем ставшие диктаторами», – пишет Financial Times.
«Лидерам Центральной и Восточной Европы кажется, будто 1989 год был только вчера», – констатирует британская газета.
Фото: Reuters
Подпишитесь на нас
Вконтакте,
Facebook,
Одноклассники
